Дом в котором чердак
Обновлено: 21.05.2024
Никого из родителей увозимых увидеть не удается, что, в общем-то, понятно: увидь мы их, они в свою очередь увидели бы нас, а Акула достаточно хорошо соображает, чтобы этого не допустить.
Наконец прошедшие тестирование упакованы и отправлены вон из Дома, заграждения сняты, Рептилии разбрелись пить валерьянку, а мы возвращаемся в спальню.
— Хорошо все же, что мы вот так по-дурацки не проводили Курильщика, — высказывается Горбач.
— Думаешь, он тоже обозвал бы нас говнюками? — спрашивает Шакал.
— Не исключено, — говорит Горбач.
В роднике твоих глаз
и виселица, и висельник, и веревка.
Я поднимаюсь на чердак единственным доступным мне способом. С изнанки пожарной лестницы, спиной упираясь в стену. Чем выше поднимаюсь, тем менее приятным делается этот способ передвижения. Теоретически в нем не было ничего сложного. На практике оказалось, что я многого не учел. Например, вбитые в стену гвозди. Первый втыкается мне в спину на пятиметровой высоте, со вторым мы встречаемся сразу после первого, так что уже к середине пути я истекаю кровью, как святой Себастьян, и перестаю заботиться о скорости, более важным кажется избежать свидания с еще одним гвоздем.
Лорд — с ним мы поспорили, кто влезет на чердак быстрее — примерно в это же время тихо исчезает, не попрощавшись. Табаки — арбитр, чьи бодрые выкрики досаждают мне немногим меньше гвоздей, остается на посту.
— Держись, старина! Осталось всего ничего! Просто забудь, что у тебя есть спина, и станет легче!
— Спасибо! — я перекидываю ногу на следующую перекладину и проталкиваю себя вверх по стене, обдирая еще немного кожи с лопаток. — Твои советы всегда исполнены мудрости. А куда подевался Лорд?
Гляжу вниз, на недоуменно озирающегося Шакала, и становится смешно. Последнее, что стоит делать человеку в моем положении — это хихикать, поэтому я стискиваю зубы, отвожу взгляд и, наверное, в сотый раз пересчитываю оставшиеся до верха перекладины.
— Действительно. Где он? — возмущается Шакал. — Неужели нервы сдали? Какое-то хилое пошло поколение, прости господи, совершенно не умеют держать себя в руках!
Осталось семь перекладин. Здесь стык стен двух коридоров Дома. Когда-то этот угол был наружным, потом его застеклили, и теперь это просто кубическая ниша, где размещаются пожарная лестница и аварийный выход. Стена, о которую я опираюсь, нежно голубая, стена напротив — кирпичная, а та, что выходит на двор — стеклянная, но сквозь нее ничего не разглядишь, стекло слишком грязное, так что на виды окрестностей я при восхождении не отвлекаюсь.
На четвертой сверху перекладине начинает сводить икры. Я скольжу вверх, как можно выше, стараясь выпрямиться вдоль лестницы, так что едва касаюсь предыдущей перекладины носками кед, и на следующую не ставлю подошву, а подцепляю ее снизу подъемом и швыряю себя вперед, впечатавшись в лестницу — прием, который не согласился бы повторить и под дулом пистолета. Теперь я ни на что не опираюсь, стою, как стоял бы на лестнице человек с руками, и стараюсь поверить, что они у меня и в самом деле есть. Дальше просто. Надо выпрямиться и сделать шаг вверх, представляя, что внизу, в полуметре, расстелен мягкий матрасик, на который будет приятно упасть. Я представляю его, делаю шаг и оказываюсь на чердаке. Вернее, там оказывается моя голова. Главное — не забыть про матрасик. Я не забываю. Еще шаг — и я на чердаке по поясницу, последний — и я там целиком.
Выползаю из люка, растягиваюсь на дощатом полу, но не успеваю поздравить себя с благополучным прибытием — ногу скручивает судорога, и я начинаю с шипением кататься по полу, рискуя выпасть в тот самый люк, через который только что влез. Не могу ни размять свою конечность, ни растереть, есть только одно доступное мне средство — укусить себя за икру, и я уже собираюсь прибегнуть к нему, когда обнаруживаю, что нас на чердаке двое.
В углу, под скошенным потолком на расстеленном пледе сидит похожая на привидение девчонка в длинном красном платье. Платье огненно-красное, девчонка зеленоволосая. Я узнаю ее по этим волосам, но не сразу вспоминаю кличку, а вспомнив, все равно не уверен, что не ошибся, пока она не кривит брезгливо тонкогубый рот, и тогда я говорю ей:
— Здравствуй, Химера! — скрученный, как змей Уробос — пусть кто-нибудь попробует цапнуть себя за икру, сохраняя при этом достоинство. Большим идиотом я, должно быть, еще никогда не выглядел, но нелепостью моей позы невозможно объяснить злобу, с какой глядит на меня Химера. Она смотрит так, будто я — самое омерзительное, что ей вообще когда-либо в своей жизни доводилось видеть. Под Химерьим взглядом притихает даже судорога. Кое-как выпрямившись, делаю еще одну попытку наладить контакт.
— Не ожидал здесь кого-то встретить.
— Я тоже, — говорит она, — не ожидала, что кто-то притащится сюда пережидать приступ эпилепсии.
Каждым словом можно отравиться, столько в них яду.
— Не знал, что мы давние враги, — только и говорю я, и, чтобы хоть как-то от нее отгородиться, подхожу к краю люка, посмотреть, как обстоят дела внизу. Почему-то не очень удивляюсь, обнаружив там Лорда, уверенными рывками втаскивающего себя вверх по пожарной лестнице. Лорд — человек упрямый и не настолько нервный, каким иногда хочет казаться.
Табаки, задрав голову, катается перед лестницей взад и вперед. По голубой стене тянется кровавый след моего восхождения. При виде него я чувствую, как спина начинает гореть и чесаться, и одновременно возникает настоятельное желание отойти от края люка. К людям, которые смотрят на тебя определенным образом, лучше не поворачиваться спиной, стоя в опасных местах. Я становлюсь к Химере вполоборота, догадавшись по ее ухмылке, что маневр не остался незамеченным.
— Эгей! — вопит Табаки. — Вот он ты! А я уж думал, ты лежишь там в обмороке! Куда ты пропал?
Я машу ему граблей.
Цветастая рубаха Лорда придает ему сверху сходство с бабочкой. С упрямой и целеустремленной бабочкой. Которой нехорошие люди оборвали крылышки. Он благополучно миновал зону, где у меня возникла первая заминка из-за встречи с гвоздем, и продвигается дальше, но несмотря на то, что делает он это с завидной легкостью, мне вдруг становится не по себе. Я отхожу от края люка, словно без моего участия то, что он вытворяет, будет не так опасно.
— Что ты затеял? — спрашивает Химера. — Что тебе здесь нужно?
Скуластая, узкоглазая, с выкрашенными в изумрудный цвет волосами, до ужаса похожая на куклу. На шее у нее гипсовый ворот, глаза подведены зеленым до самых висков, губы такие же ярко-красные, как платье, а пудры на лице столько, что не видно бровей. Я помню, что при ходьбе у нее что-то позвякивает под одеждой, и движется она скованной походкой, придающей ей еще большее сходство с игрушкой.
— Мы поспорили. Кто сюда быстрее влезет.
Застывший взгляд выражает только презрение.
С этим я согласен. Так оно и есть. Снова подхожу к краю люка, хотя еще минуту назад решил этого не делать.
Лорд ближе, чем я предполагал, но подтягивается медленнее и перед каждой следующей перекладиной ненадолго замирает, собираясь с силами. Меня начинает подташнивать. Становлюсь как можно дальше от люка, чтобы больше туда не заглядывать, и начинаю считать в уме. Примерно полдюжины перекладин. Считаю медленно. Химера тем временем мрачно перебирает эпитеты, относящиеся в равной степени ко мне и к Лорду, и никак не может на чем-то остановиться, видно, все они недостаточно полно отражают ее эмоции.
Чуть погодя Лорд втаскивает себя в люк и, загнанно дыша, распластывается у его края. Голос Химеры набирает силу. Не обращая на нее внимания, Лорд, не отдышавшись толком, начинает потрошить свой рюкзак.
— Самовлюбленные идиоты! Инфантильные полудурки! Слабоумные альпинисты…
Лорд выкладывает на пол пузырек с медицинским спиртом, вату, пачку пластырей и фляжку с водой. Теперь понятно, куда он ездил. За средствами для оказания первой помощи. И тащил все потом на себе.
— Пальцем деланные мачо! Жопой думающие снобы! Недоразвитые кобели!
Пока Лорд обрабатывает дырки в моей спине, Химера иссякает, и на чердаке воцаряется благословенная тишина. Золотоголовый недоуменно оглядывается, словно осознает, наконец, что все это время здесь было более шумно.
— Здравствуй, Химера, — говорит он. — С чего это ты вдруг замолчала?
Химера замирает с приоткрытым ртом. Ненадолго.
— Боже, какое счастье, — шипит она, опомнившись. — Меня соблаговолили заметить! И кто? Сам Лорд — прекраснейший среди самцов Дома!
— Не преувеличивай, сестренка, — просит Лорд, одаряя ее улыбкой. — Это не совсем так. Я, конечно, не урод, но прекраснейший… это как-то уж чересчур. Мне даже неловко такое слышать. Хоть это и недалеко от истины.
Химеру настигает приступ удушья.
Только близко знакомый с Лордом человек способен уловить все нюансы его игры в самовлюбленного красавца и насладиться ею. Спирт жжет адским пламенем, злоба Химеры заполняет все пространство вокруг, просачиваясь через люк даже к далекому Шакалу, а мне смешно, потому что Лорд смертоносен в роли Прекрасного Принца, смертоносен и совершенно невыносим.
Он снисходительно осматривается и роняет:
— Я так понимаю, ты здесь спряталась, чтобы побыть наедине с собой. Знакомое состояние…
— Неужели, — язвит Химера. — Кто бы мог подумать, что тебе оно знакомо. Ну, если ты такой проницательный, давай, вали отсюда. Оставь меня наедине с собой!
— Не могу, — разводит руками Золотоголовый. — Спуск для человека в моем состоянии значительно более труден, чем подъем. Кстати, — поворачивается он ко мне, — я показал лучшее время, чем ты, спор можно считать решенным в мою пользу. Руки победили ноги, теперь это общепризнанный факт.
Химера смотрит на меня с ужасом.
— Как вы его до сих пор не придушили? — спрашивает она.
Я оглядываю чердак. Серые дощатые стены, покосившиеся шкафы по углам, сломанная мебель — все покрыто толстым слоем пыли. Только плед, на котором сидит Химера, выглядит сравнительно новым. Плед и стоящая на нем кофеварка. Довольно загаженная. Лорд тоже замечает кофеварку.
— Эй, не угостишь нас чашечкой кофе? — спрашивает он.
Я подхожу к люку. Далеко внизу Шакал нервно раскатывает взад-вперед. Увидев меня, врезается в стену и едва не переворачивается вместе с Мустангом.
— Приведи кого-нибудь, кто поможет нам слезть! — кричу я ему.
— А кто там у вас? — подозрительно спрашивает Шакал. — С кем вы там разговариваете? Я, между прочим, не глухой. И все слышу. Что происходит, Сфинкс? У вас там с кем-то свидание, да? Между прочим, ты проиграл, если тебя это еще интересует.
— Езжай за подмогой, — говорю я ему и отхожу от люка, чтобы не провоцировать его на новые вопросы. Слышно, как он внизу яростно чертыхается, со злости пихая лестницу колесами.
— Кто у вас там? — спрашивает Химера.
— Малыш Табаки, — величественно сообщает Лорд. — Он засекал время.
— Он, я надеюсь, сюда не полезет?
— Он наверняка не станет этого делать, — Лорд фиксирует в моей грабле фляжку с водой. — Его возможности не так велики, как наши со Сфинксом.
Химера закатывает глаза.
— Не переигрывай, — прошу я Лорда. — С ней что-то не так, не стоит ее еще больше заводить.
— Как скажешь, Сфинкс, — соглашается Лорд. — Просто я не знаю, как говорить с человеком, обзывающим меня последними словами еще до того, как я успел его разглядеть.
Химера смотрит на него, потом на меня. Закусывает губу. Кажется, до нее начинает доходить, что все это время она вела себя не совсем правильно. Пожав плечами — платье держится на них без бретелек, каким-то чудом не сваливаясь, — достает из-за кофеварки мешочек с кофе. Высыпает в кофеварку горстку.
— Будет вам кофе, — говорит она. Изо всех сил стараясь быть любезной. От этой любезности сводит скулы.
Лорд откашливается и бросает на меня изумленный взгляд. «Что ты ей сделал, признавайся?»
— Ничего. Клянусь, — отвечаю вслух.
Химера встает, ковыляет к нагромождению мебели в углу и включает стоящий там телевизор. Возле телевизора — ряд пустых пластиковых бутылок. Она пинает их, и они рассыпаются.
— Воды мало, — говорит Химера. — Может не хватить.
В ярком платье на фоне чердачной пыли она выглядит совсем неуместно. При ходьбе из-под подола выглядывают грубые ботинки, как у не до конца преобразившейся Золушки.
Я сажусь рядом с расстеленным пледом, но не на него, Лорд подползает ближе. Втроем мы молча смотрим на экран. Бородач в оранжевом спасательном жилете рассказывает о чем-то, стоя на надувном плоту. О чем он рассказывает, нам не слышно.
— Звук не удалось отладить, — говорит Химера мрачно. — Я подключилась к антенне, но звука нет. Может, из-за этого его и выкинули.
Мы с Лордом переглядываемся.
Кофеварка не так удивительна, многие таскают их по Дому в рюкзаках. Попытка починить старый телевизор — другое дело. Это говорит о том, что Химера провела здесь немало времени.
— Ты с кем-то поссорилась? — осторожно спрашивает Лорд.
— С твоей задницей, — немедленно следует ответ. — Не суй нос не в свои дела, ясно?
Кофе нам достается по полпорции на двоих. Химера злорадно вручает Лорду пластиковый стаканчик с кофе на донышке и говорит, что уступает нам свою долю. Мы делаем по два глотка, после чего стаканчик демонстративно комкается и выбрасывается.
Золотоголовый раздражен, хотя по нему этого не видно. Ложится, облокотившись на рюкзак, и строит предположения.
— Ясно, она здесь не потому, что с кем-то поссорилась, — говорит он задумчиво. — Такая скорее разнесет своим обидчикам черепа, чем станет из-за ссоры отсиживаться на чердаке.
— Не забудь про платье, — напоминаю я. — Может, у нее здесь свидание? Тогда понятно, почему нас так мило встретили.
— Свидание? В этом случае кто-то очень не торопится на него прибыть, — Лорд кивает на бутылки возле телевизора. — Я бы сказал, он запаздывает на пару дней.
Химера сидит, окаменев. Стиснув темные по сравнению с лицом руки на коленях. Нам с Лордом не обязательно переглядываться, чтобы продолжать игру. Мы слишком часто играли в покер в паре.
— Не пойму, как она сюда влезла в этом платье, — продолжает Лорд. — Оно совсем не годится для восхождений.
О не годящихся для восхождений ногах он не упоминает, и это правильно.
— Прошла через крышу, — вступаю я. — Через второй чердак. Туда ведет простая лестница, а ключ можно как-нибудь раздобыть. Если очень нужно…
— Может, она от чего-то прячется?
— Может, у нее не было времени переодеться?
— Хочешь сказать, это ее повседневный наряд?
— Кто-то ей носит еду.
— Кто-то из девушек в курсе…
— Можно спросить у них.
— Например, у Рыжей…
— Хватит! — визжит Химера, заткнув уши. — Прекратите сию же минуту!
Мы прекращаем. И молча ждем.
— Вы еще хуже, чем я думала, — говорит она растерянно. — Вы — полное дерьмо. Неужели нельзя оставить человека в покое?
В голосе жалобные нотки. Для Химеры это полное поражение, и меня не удивляет, что она вдруг разражается слезами, но Лорд потрясен, полон раскаяния и готов немедленно сдаться. Я качаю головой, он отворачивается со страдальческим видом.
Химера ничего не замечает. Она утопает в слезах. Зеленая тушь оказалась водостойкой, не течет и даже не размазывается, но на Химеру и без того больно смотреть.
— Что случилось? — спрашиваю я. Так мягко, что сам пугаюсь своего голоса.
Химера вытирает нос.
— Ладно, — говорит она с отвращением. — Я расскажу. Вы ведь не отстанете.
— Окна нашего корпуса выходят на воспитательские, — говорит, не глядя на нас. — И крыша видна тоже. Не так давно один парень хотел с нее спрыгнуть. Даже соскользнул и повис на руках, но не сумел разжать пальцы. Не смог. Я знаю, как это бывает. Я-то знаю. Потом я его видела опять. Там же. Как он стоит и смотрит вниз. Просто смотрит, и все. Я раздобыла ключ, и когда в следующий раз его увидела, тоже влезла сюда. Мы с ним поговорили о всяком, он даже рассказал, почему хотел спрыгнуть…
Я слушаю эту незамысловатую историю как что-то до боли знакомое. Могу поклясться, что впервые, но ощущение узнавания необычно сильное. И я не понимаю, откуда оно взялось.
Химера достает из лежащей на пледе пачки сигарету. Пальцы у нее дрожат. Длинные ногти покрыты зеленым лаком.
— Вот и все, — говорит она. — Мы стали встречаться здесь иногда. Это был наш секрет. Довольно долго. Еще до Закона. А недавно я увидела сон. Нехороший. Притащилась сюда и сижу, как дура. Конечно, это смешно — платье и все такое, стерегу третий день, а его все нет, мало ли, что увидишь во сне, но я не могла оставаться на месте, все думала, а вдруг это вещий сон, именно этот, и я не успею. А теперь можете уржаться вволю…
Из люка выныривает Горбач в рваной лоскутной рубашке и в шахтерской каске с фонариком. Горб, босые ноги и торчащие из-под каски черные кудри придают ему слегка потусторонний вид.
— И ему не забудьте рассказать, — тычет она в Горбача сигаретой. — Пускай посмеется. Размалеванная дура засела на чердаке, это ж сдохнуть можно, до чего забавно.
— Кто он? — спрашиваю я.
— Эй, вы собираетесь спускаться? — спрашивает Горбач. — Табаки сказал, вроде вы хотели…
Я смотрю в глаза, обведенные зеленой тушью, и вижу в них радужную воронку коридора, уводящую куда-то… еще не ступив в этот коридор из несказанных слов, которые различаю, как шепот, знаю — он заканчивается дверью. Запертой дверью, за которой прячется некто, хорошо мне знакомый. Кого я узнаю по запаху, даже не открывая двери. Я делаю шаг…
— Не смей влезать в меня! — визжит Химера, и я еле успеваю уклониться от скользнувших в сантиметре от моего лица изумрудных ногтей.
— Эй, полегче! — Лорд перехватывает ее руку. — Хватит с нас и одного незрячего.
— А пусть не лезет в меня! — Химера извивается, пытаясь вырвать у Лорда руку. — Скажи, чтобы не делал этого! Пусть уберется сейчас же!
— Уходи, Сфинкс! — просит Лорд, борясь с Химерой. — Пока я ее держу! Слышишь?
Я встаю и как лунатик иду к люку, где меня дожидается нелепо одетый Горбач. Дожидается, свесив вниз босые ноги и болтая ими в воздухе.
— Ну что, спускаемся? — спрашивает он, вскакивая. Достает из кармана веревку и пропускает ее сквозь ременные петли у меня на джинсах. — Это на всякий случай. Вдруг не удержу.
Бреду по коридору, тупо уставившись перед собой. Что-то мешает идти. Сообразив, что именно, я останавливаюсь, и тут же в меня врезается запыхавшийся Горбач.
— Эй, Сфинкс, я тебе кричу-кричу, ты что, не слышишь? Так и намерен гулять на поводке? — он освобождает меня от страховочной веревки, сматывает ее и прячет в карман. — Что случилось?
— Ну ты и задумался! Ладно, я — обратно. Надо спустить Лорда, пока его не сожрали. Кажется, эта Химера немного не в себе. Лучше не оставлять их наедине.
Он исчезает, а я иду дальше, до самой нашей спальни, зайдя в которую, сажусь на пол перед дверью и гляжу, как Толстый странствует под кроватью, гудя и собирая пыль.
Здесь приведены основные термины, использовавшиеся в книге
Блюм – журнал, выпускаемый в Доме.
Воспитатели - немногочисленные взрослые, приглядывающие за детьми. Педагоги занимают запираемый второй этаж женского крыла Дома. Это директор, воспитательницы девушек и воспитатели юношей. Помощников воспитателей прозвали Ящиками.
Двор - Прямоугольник земли позади Дома, обнесенный сеткой. Во Дворе растут яблони с кислющими яблоками, а так же большущий дуб с Домом-на-Дереве, есть несколько лавочек, собачья будка, ворота, гаражи и плакотельно-думательный уголок за ними. Под сетку можно легко пролезть, так что попасть в Наружность или пригласить из нее какую-нибуть собачонку из Двора легче всего. Когда тепло, народ высыпает сюда толпой позагорать и подышать воздухом, во Дворе могут натянуть сетку, что бы домовцы, а иногда и воспитатели могли поиграть в волейбол. Зимой же тут проходят не менее веселые снежные баталии.
Дом – это интернат для детей с ограниченными возможностями, не достигших совершеннолетнего возраста, с более чем столетней историей, местом, полным тайн и мистики. Место и время действия намеренно абстрагированы, а в сюжете значимую роль играют фантастические мотивы. Существует и главный вопрос для обитателей — уйти или остаться, ведь после этого выпуска Дом будет снесён. И одни выбирают уйти: уйти в наружность и навсегда остаться в том мире, где они родились. А другие — остаться: остаться с Домом и уйти в иной, принадлежащий только им мир. Может быть, не навсегда.
Изнанка – это параллельный мир и реальность, другая сторона Дома. ОБ ИЗНАНКЕ В ДОМЕ В ОТКРЫТУЮ ГОВОРИТЬ ЗАПРЕЩЕНО. Некоторые обитатели дома — Ходоки, умеют уходить туда, исчезая в реальном мире, и возвращаться назад. А иных — Прыгунов — туда забрасывает во сне, и вернуться они могут спустя дни и недели пребывания в коме в реальном мире, но прожив при этом многие годы там. Это место не похоже ни на какие другие места в Доме. Его каждый видит по-своему. Каждый думает о нем по-разному. Кто-то ненавидит это место, кого-то оно пугает, а кто-то скрывается здесь от жестокой реальности. Здесь с человеком происходят самые неожиданные вещи. Лес (тень), Пустырь, Болото Саары, Тайное место, Закусочная, Город (Чернолес), Междумирье, либо другое место – всё это изнанка. Дети делятся своими историями на Ночи Сказок, порой рассказывают об Изнанке как о снах.
Ходоки отправляясь на изнанку иногда видят коридор с лесной тропой. Прыгуны воспринимают изнанку как сон. Однако на изнанке можно умереть по настоящему. На изнанку могут попасть также и обычные люди, найдя и попробовав специальное вещество «Лунная дорога».
Имена - Настоящие имена, напоминающие о Наружности в Доме не используются, вместо - клички. Давший кличку - крестный. Клички могут меняться (из-за смены внешности, характера, манеры поведения или привычек), потому крестных может быть несколько.
Каморка под лестницей - Небольшое темное помещение с обшарапанными стенами. Повсюду стоят коробки с каким-то барахлом, несколько сломанных стульев и пару банок с краской. Каморка была обставлена коллекцией разношерстных кактусов, рисунками, вещами. А на стене, флуоресцентной краской, нарисован огромный глаз.
Крыша - это самая верхушка Дома. На нее можно подняться с чердака или по пожарной лестнице. Отсюда видна наружность. Пустырь, обнесенный забором, круглые верхушки деревьев, лабиринты обрушенных стен — место, где, к ужасу их родителей, любили играть наружные дети. Вдали можно было разглядеть автобусную остановку. Это и Дом, и не Дом. Как остров посреди моря. Как корабль. Как край земли. Как будто отсюда можно грохнуться в космос — и падать, падать, но никогда не упасть.
Крёстный – человек, клеящий клички на других обитателей дома.
Летун – те из жителей Дома кто выходит в Наружность и выполняет заказы на различные труднодоступные для домовцев вещи.
Логи (бандерлоги) – это стая вне комнаты. Живущие в разных группах, но держащиеся вместе, являются сборщиками и разносчиками новостей и информации, что-то вроде стиляг в кожаных косухах, джинсах и банданах. Предводитель – Лэри.
Могильник - пристроеное к Дому больничное крыло-лазарет, так называемый домовцами. Врачи и медсестеры, обитающие там, зовутся Пауками и Паучихами. Жителям Дома приходиться проходить частые медосмотры, поэтому встречи с ними неизбежны. Могильник — это Дом в Доме. Место, живущее своей жизнью. Он на много лет моложе — когда его строили, Дом успел обветшать. О нем рассказывают самые страшные истории. Его ненавидят. У Могильника свои правила, и он заставляет им подчиняться. Он опасен и непредсказуем, он ссорит друзей и мирит врагов. Он ставит каждого на отдельную тропу: пройдя по ней, обретешь себя или потеряешь. Для некоторых это последний путь, для других — начало пути. Жители Дома каждое лето ездят в лечебные санатории, а в стенах Дома остаются лишь некоторые, под постоянным контролем врачей - Пауков.
Мустанг – коляска Табаки.
Наружность — место, которое находится за пределами Дома. Туда отправляются домовцы при выпуске. О Наружности в Доме стараются не упоминать, только в редких случаях. Так же для многих по их собственным утверждениям Наружности просто не существует, других она безумно пугает, в то время как находятся и те для кого она является нормой, пусть их и единицы, и они об этом помалкивают. Говорят, что у некоторых даже проявлялась аллергия на Наружность после посещения Наружних мест. Однако существует страх перед «Наружностью». Он таков, что ни один выпуск не проходит спокойно. Предыдущий выпуск, стал самым страшным в истории Дома — выпускники, разделённые на две группировки, утопили Дом в крови.
Новый круг – параллельная реальность и другая жизнь Дома, существующая параллельно нынешней, только здесь всё может быть по-другому. «Это повторение того же самого. Та же жизнь, прожитая чуть иначе. Вполне можно связать их с циклом перерождений, исходя из того, что совершенное на одном из кругов влияет на все остальные». (Мариам Петросян)
Ночь Сказок – это время рассказывания историй обитателями Дома. Время правды и искренности. Время, когда можно рассказывать и спрашивать, пусть и иносказательно, о том, о чем обычно молчат. Их рассказывали ночью.
Пауки - санитары в доме, врачи.
Подвал - Самое темное и самое "нижнее" помещение Дома, пыльное и душное. Ничего особенного - пыльный цементный пол, шероховатые кирпичные стены. Говорят, если хорошенько простучать все кирпичи, можно найти тайники, сделанные ребятами из предыдущих выпусков. Впрочем, может это всего лишь легенды.
Расположение дома – это деление дома по стаям. Третий этаж одного крыла дома занимают девушки, там находятся их спальни, общая гостиная и пустующие классные комнаты, в которые не принято заходить. Среди юношей, занимающих второй этаж другого крыла, существует четкое разделение на стаи (у девочек стай нет). До недавнего времени - до принятия Нового Закона - мальчики и девочки имели возможность только скудных, деловых отношений между полами, такие встречи могли происходить на общей лестнице, во дворе или в Могильнике. С принятием Нового Закона (за год до выпуска) такое ограничение отменено - все вольны завязывать отношения, а девушки вправе посещать крыло юношей и их спальни.
Состайник – из одной стаи (группы).
Стаи – это группы воспитанников Дома. Их пять. Также есть группа девочек.
Первая — Фазаны, примерная группа колясочников (в книге используется слово колясник), в которой все сконцентрированы на учёбе и здоровье и далеки от жизни остальных обитателей Дома.
Вторая — Крысы, обладатели немыслимых причёсок, шумные и вспыльчивые, у них всегда с собой ножи или бритвы. Лидер – Рыжий.
Третья - Птицы, постоянно носят траур (черный цвет) в память об умершем брате-близнеце (Макс) их предводителя Стервятника (Рэкс), выращивают растения в горшках.
Самое темное и самое "нижнее" помещение Дома, пыльное и душное. Ничего особенного — пыльный цементный пол, шероховатые кирпичные стены. Говорят, если хорошенько простучать все кирпичи, можно найти тайники, сделанные ребятами из предыдущих выпусков. Впрочем, может это всего лишь легенды. Тут свалены все архивы Дома, информация о каждом выпуске. Новые — ближе ко вхожу, дальше более давние.
Место встреч и прогулок - Перекресток, находится между территориями девушек и юношей, между территориями разных стай, всегда наполнен людьми и событиями.
Кофейник остался этому поколению от старших — Птиц, Крыс, Псов, Четвёртой. Это бывшая классная комната, которую заняли жители Дома. Она стала местом, где можно чего-нибудь перекусить, выпить чай или кофе, провести встречу картежников, например, или любителей сыграть во что-нибудь еще. Также, там подают разные коктейли, которые могут быть опасны для жизни. Стойку, ранее сделанную из ящиков, занимают две длинные тумбы, поставленные друг на друга. Выдвижными ящиками они обращены к бармену, так что там хранится множество нужных ему вещей. Само застоечное пространство имеет раскрашеный холодильник, плиту и стенной шкаф с многочисленными баночками.
В какой-то части задней стены красуется доска, на которой мелками выведено меню:
— Кофе разных видов!
— Разные сорта чая!
— Соки и смузи!
— Масала!
— Глинтвейн!
— Сраппе!
— Вино!
— Саке!
— Водка
— Вода!
— Имбирный напиток!
— Алкогольные и безалкогольные коктейли!
— Лимонад!
— Грог!
— Горячий шоколад!
— Булочки и пирожки!
— Печенье!
— Блинчики!
А так же всё, чего пожелает ваша душа. :)
Помещение уютное, потому как в нём проводят большую часть своего времени хамелеоны. Они знают в уюте толк.
Это очень уютное место. Чем-то похоже на вторую спальню сов, но имеет свою индивидуальность. Освещение в убежище хамелеонов приглушённое, а с потолка свисает множество ловцов снов, орехов на нитях, гирлянд из бусин и ягод. Обитатели комнаты отыскали где-то ковёр, так что с удовольствием ходят тут босиком. Есть специальный закуток для колясок, потому что ездить по ковру — кощунство, и хамелеоны-колясники по комнате передвигаются только ползком. Единственная комната, где розетки две, в то время как в остальных только одна.
Здесь как будто взорвалась цистерна с красками. И не одна. Надписи и рисунки встречались. Огромные, в человеческий рост и выше, режущие глаз, они налезают друг на друга, разбрызгиваются и подпрыгивают, вытягиваются до потолка и стекают обратно. Стены будто вспухли от росписей, а сам коридор кажется намного уже, чем он есть.
Могильник – это Дом в Доме. Место, живущее своей жизнью. Он на много лет моложе — когда его строили, Дом успел обветшать. Наверное поэтому он так сильно отличается от остального Дома. Чистый, безупречно чистый. Но уборки не сотрут запах смерти.
О нем рассказывают самые страшные истории. Его ненавидят. У Могильника свои правила, и он заставляет им подчиняться. Он опасен и непредсказуем, он ссорит друзей и мирит врагов. Он ставит каждого на отдельную тропу: пройдя по ней, обретешь себя или потеряешь. Для некоторых это — последний путь, для других – начало пути. Время здесь течет медленно.
Первую комнату занимают совы, которые хотят отдохнуть. Там находится знаменитая на весь дом совиная библиотека, пол исписан стихами. В каких-то местах можно найти целые поэмы. В этой спальне есть окно, которое выходит на улицу. Члены стаи нарисовали на нём витражными красками океан, так что зайдя ты представляешь себя на тонущем Титанике.
Вторая комната стала убежищем для самых ярких представителей стаи. Стены украсились рисунками, плафоны ламп совы сами сделали из бумаги и раскрасили как им нравилось. Все кровати в комнате сдвинуты, а так как эти кровати все двухярусные, создаётся два этажа. На нижнем сложно передвигаться из-за низкого "потолка".
Змеи занимают четвертую и пятую спальни, и обе они довольно тёмные и мрачные. В четвёртой имеется окно. Оно выходит во двор, но его всё равно зашторивают и днём и ночью. Змеи заботятся, чтобы гостей у них было как можно меньше.
Они умеют ценить красоту, так что во время "полётов" в наружность раздобыли очень много светящихся под ультрафиолетом наклеек, не забыв и о соответствующей лампе. В бессонные ночи змеи включают фиолетовую лампу и наслаждаются прекрасными наклейками.
Комнате представляет из себя настоящий апогей хаоса и наглости.
Она находится в самом конце коридора могильника идущего между палатами и изначально, до прихода её теперешнего владельца, вообще-то была одной из комнат отдыха.
С появлением Штейна, превратилась в его личные апартаменты, приличных таких размеров, по причине того что ему, по его же словам, катастрофически мало места для работы в кабинетах стандартного типа.
В результате данный индивид не только переоборудовал помещение под заставленный шкафами с различным стеклом и бумагами кабинет, но и расширил его, за счёт снесения какой-то там стенки влево.
Результат: соседняя комната, вроде бы туалет в недалёком прошлом, теперь превратилась в своеобразного рода кладовку, а несущие части стены, которые сносить было просто не можно, стали основой для очередного, застеклённого длинного шкафа.
В этом месте порядочно много различного барахла.
Это десятки коробок, набитые неизвестно чем, стеллажи с книгами, с протезами и запчастями для них, стеллажи с документацией и невиданное количество аппаратуры и разного рода пробирок.
"Баночки, скляночки, ржавый пинцет", как говорится.
Есть пара крупных холодильных камер в "кладовке" и там же ёмкости с чем-то совсем неприглядным и заспиртованным, там же небольшая оранжерея, подобная тем, в которых растят скажем розы, длинною не больше полутора метра.
У стены комнаты так же стоит диван, разумеется есть и стол, а стены завешаны разного рода схемами, как механического, так и биологического характера.
Куда не плюнь, тут везде очень много бумаги, от части по той причине, что Штейн до сих пор не соизволил разобрать все свои вещи, особенно макулатуру и разложить это дело по всем полкам, половина из которых пустует, образуя местами нелицеприятные "дыры" среди переполненных остальных.
Многие не понимают, как выйти на крышу и что можно делать на ней. Можно ли пробежать по ней или разлечься, греясь на солнце. Разберём вопрос, чтобы ролевой процесс стал правдоподобнее.
«На чердаке Дома со скрипом поднимается крышка напольного люка. Слепой протискивается в щель и, встав на колени, опускает крышку на место. Сверху на люке есть железное кольцо, а снизу – ничего, потому что это дверь только для Слепого. Он отряхивает пыль с одежды и, мягко ступая по дощатому полу, крадется через чердак. Пять шагов от крышки люка до стула, обратно почему-то четыре с половиной. Он знает, что стул с дырявым сидением будет там, где он его оставил в прошлый раз. Здесь никто не бывает.»
«Я поднимаюсь на чердак единственным доступным мне способом. С изнанки пожарной лестницы, спиной упираясь в стену.»
«Осталось семь перекладин. Здесь стык стен двух коридоров Дома. Когда-то этот угол был наружным, потом его застеклили, и теперь это просто кубическая ниша, где размещаются пожарная лестница и аварийный выход. Стена, о которую я опираюсь, нежно голубая, стена напротив – кирпичная, а та, что выходит на двор – стеклянная, но сквозь нее ничего не разглядишь, стекло слишком грязное, так что на виды окрестностей я при восхождении не отвлекаюсь.»
На чердак ведёт пожарная лестница. Соревнования Сфинкса и Лорда по восхождению на чердак были опасными. Это значит, что лестница достаточно длинная, чтобы получить травмы, если сорваться с неё.
«– Прошла через крышу, – вступаю я. – Через второй чердак. Туда ведет простая лестница, а ключ можно какнибудь раздобыть. Если очень нужно…»
Чердака два. Химера действительно раздобыла ключ. Но у вас его нет, так что тем, кто имеет проблемы с ногами, попасть на чердак практически невозможно.
«Серые дощатые стены, покосившиеся шкафы по углам, сломанная мебель – все покрыто толстым слоем пыли. Только плед, на котором сидит Химера, выглядит сравнительно новым. Плед и стоящая на нем кофеварка.»
«Тогда я спустился во двор и взобрался на крышу по пожарной лестнице.»
Македонский смог это сделать, потому что угол Дома не был застеклён, когда Волк был жив. Теперь входа на пожарную лестницу со двора нет.
«Я шагнул вперед, поскользнулся, чиркнул ногой по закругленному железному листу и повис на руках.»
«Лежал и ненавидел себя, край крыши втыкался мне под ребра, солнце пекло.»
«Он пролез через чердачное окно и с любопытством огляделся. Больше всего это напоминало пустыню. Голую, серую, растрескавшуюся пустыню, в которой росли антенны вместо кактусов. И холмиком – другой чердак, казавшийся отсюда совсем маленьким.»
Крыша двускатная с узким козырьком. Чтобы залезть на неё, нужно взойти по пожарной лестнице на чердак (через люк), затем — в слуховое окно на крышу (дети подставляли ящики, чтобы дотянуться до него). Она имеет склон, поэтому бегать и прыгать там не получится. Любое неловкое движение может стоить вам жизни. Чердак и крыша — не популярные места в Доме.
На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс — мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает. Дом хранит уйму тайн, и банальные «скелеты в шкафах» — лишь самый понятный угол того незримого мира, куда нет хода из Наружности, где перестают действовать привычные законы пространства-времени. Дом — это нечто гораздо большее, чем интернат для детей, от которых отказались родители. Дом — это их отдельная вселенная.
Они вбили гвозди в мою бессмертную душу, и она разучилась летать.
— Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.
— Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чёртов мир.
Время не течёт, как река, в которую нельзя войти дважды. Оно как расходящиеся по воде круги.
Любой предмет — это времена, события и люди, спрессованные в твёрдую форму и подлежащие размещению среди прочих, себе подобных.
Ей всё равно, сколько человек слышат их ссоры с Лордом, ей всё равно, с кем Слепой, если не с ней, её без разницы, голая она или одетая, девушка она или парень, это стайный зверь, таких выращивает Дом, и Курильщик отчасти прав — Рыжая монстр, как многие из нас, лучшие из нас. Будь я проклят, если попрекну её этим.
Об этом можно говорить как о свершившемся факте: в 21 век Россия вошла с романом, написанном в Ереване армянской художницей. Это само по себе символично, если 70 лет перемалывания в интернациональном советском котле подарили миру "Дом, в котором", они уже были не зря. Мариам Петросян обладает безграничным, нежным и светлым воображением. Лиричный его характер достался Мариам, возможно, по наследству от великого прадеда,…
Читать полностью
EmiK
12.09.2021
Вот уже более 10 лет как роман армянской писательницы Мариам Петросян « Дом, в котором…» вышел в свет (в 2009 г.). Он был написан в жанре магический реализм и представляет собой повествование о жизни детей-инвалидов в доме-интернате. Это оригинальный сюжет, который стирает границу между реальным и воображаемым. Протагонисты истории рассказывают небольшие события из прошлого и настоящего дома и его обитателей, иногда заглядывая…
Читать полностью
Nort_Anderson
10.11.2019
«Может, это так и нужно здесь, быть слегка помешанным? Может, без этого здесь просто нельзя быть. » Роман представляет собой неимоверно яркое, сатиричное и своеобразное описание абстрагированного и замкнутого социума в интернате для детей-инвалидов, попутно рассказывая о неких нюансах при адаптации любого «нормального» человека в этом «безумном» коллективе серого Дома. Но на самом деле за его стенами притаился целый…
Читать полностью
Aki Yukami
Эта книга подарила мне новый мир, который вызвал огромное количество эмоций. Сюжет отличный, персонажи и диалоги тоже на высоте, вообще, я всё больше понимаю, что обожаю магический реализм. Спасибо Мариам за такое чудо, обязательно перечитаю через несколько лет.
Тазик-по-бане-летел
История весьма интересная. И достаточно хорошо держит в напряжении. Особенно мне понравилось то, что в большинстве тебе не объясняют всё и не разжевывают, и тебе приходится додумывать упущенные моменты самому и связывать информацию между собой. Но! Концовка просто фуфуфу бебебе. Ужас и кошмар. Испортило всё впечатление. Если бы я не дочитала я была бы лучшего мнения, но тогда бы мучилась в догадках чем все закончилось)) Она не слитая, просто не так как хотелось бы. Короче прочитайте и поймёте. Чтоб без спойлеров было.
Допотопный Слон
Серый Дом. На деле-то здание, а за стенами - целый мир. И простой логикой здесь не ограничишься, нужно включать воображение, додумывать, сравнивать, искать. Целый поток эмоций, лиц, сюжетов пропускаешь через себя: волшебство таится за стенами, оно прячется в треснувших тарелках, магнитофонной музыке, Лунной Дороге и зубах крыс. История, приправленная кровью, фантастикой, романтикой, и Дом, поначалу даже несколько пугающий, становится родным, тем местом, куда хочется возвращаться. Как продавец в книжном магазине всегда радуюсь, когда спрашивают и покупают эту книгу. Она волнует людей до сих пор, и волна не сходит, а я продолжаю искренне любить этих персонажей, эту жизнь, которой они дышат, Изнанку с ее тропами, чердак с Арахной, котов, воспитателей, даже Акулу. Любить все и всех. Для меня эта книга стала очагом, к которому подхожу и грею руки-ноги, отдыхаю. Даже на второе издание не поскупился. Ради того, чтобы ощутить себя Дома, не жалко.
いつもの
Читайте также: