Вместо дерева нужен камень черепица бетон и

Обновлено: 16.05.2024

Ах, Есенинское пророчество,
Не позволившее ему жить…
Неприкаянное одиночество
Помогло лишь петлю наложить.

Да, боялись пророков правители.
Пушкин, Лермонтов,…что говорить…
И всегда находились душители,
Чтоб за правду поэта убить.

Только истину в гроб не упрячете
И погибнете сами в аду -
Палачи, что с усмешкою «плачете»,
Принося для народа беду.

Ну а люди, под властью дрожащие,
Не удержите страхом судьбу.
Жаль мне вас, что стихов не читавшие,
Познаёте вы всё на горбу…

Дай же Боже народу прозрения
И прости за невежество нас.
А за гибель пророка - отмщения.
Просвещая людей, он угас.

Но, Есенинский ветер не стих
И свистит до сих пор над Окой!
Не задушенный гения стих
Нарушает иудам покой…

Калифорния — это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябает в её краях.
Эти люди — гнилая рыба.
Вся Америка — жадная пасть,
Но Россия… вот это глыба…
Лишь бы только Советская власть.
Мы, конечно, во многом отстали.
Материк наш —
Лес, степь да вода.
Из железобетона и стали
Там настроены города.
Вместо наших глухих раздолий
Там, на каждой почти полосе,
Перерезано рельсами поле
С цепью каменных рек-шоссе.
И по каменным рекам без пыли,
И по рельсам без стона шпал
И экспрессы и автомобили
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая долла;р.
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Всё курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера…
От еврея и до китайца,
Проходимец и джентельмен —
Все в единой графе считаются
Одинаково — bisnes men.
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жульё.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она — Мировая Биржа!
Вот они — подлецы всех стран.
ЧАРИН:
Да, Рассветов! но всё же, однако,
Ведь и золота мы хотим.
И у нас биржевая клоака
Расстилает свой едкий дым.
Никому ведь не станет в новинки,
Что в кремлёвские буфера
Уцепились когтями с Ильинки
Маклера, маклера, маклера…
И в ответ партийной команде,
За налоги на крестьянский труд,
По стране свищет банда на банде,
Волю власти считая за кнут.
И кого упрекнуть нам можно?
Кто сумеет закрыть окно,
Чтоб не видеть, как свора острожная
И крестьянство так любят Махно?
Потому что мы очень строги,
А на строгость ту зол народ,
У нас портят железные дороги,
Гибнут озими, падает скот.
Люди с голоду бросились в бегство,
Кто в Сибирь, а кто в Туркестан,
И оскалилось людоедство
На сплошной недород у крестьян.
Их озлобили наши поборы,
И, считая весь мир за Бедлам,
Они думают, что мы воры
Иль поблажку даём ворам.
Потому им и любы бандиты,
Что всосали в себя их гнев.
Нужно прямо сказать, открыто,
Что республика наша — blef,
Мы не лучшее, друг мой, дерьмо.
РАССВЕТОВ:
Нет, дорогой мой!
Я вижу, у вас
Нет понимания масс.
Ну кому же из нас не известно
То, что ясно как день для всех.
Вся Россия — пустое место.
Вся Россия — лишь ветер да снег.
Этот отзыв ни резкий, ни чёрствый.
Знают все, что до наших лбов
Мужики караулили вёрсты
Вместо пегих дорожных столбов.
Здесь все дохли в холере и оспе.
Не страна, а сплошной бивуак.
Для одних — золотые россыпи,
Для других — непроглядный мрак.
И кому же из нас незнакомо,
Как на теле паршивый прыщ, —
Тысчи лет из бревна да соломы
Строят здания наших жилищ.
10 тысяч в длину государство,
В ширину окло вёрст тысяч 3-х.
Здесь одно лишь нужно лекарство —
Сеть шоссе и железных дорог.
Вместо дерева нужен камень,
Черепица, бетон и жесть.
Города создаются руками,
Как поступками — слава и честь.
Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне."

Историческая справка из интернетэнциклопедии:

Осенью1921 года Есенин познакомился с танцовщицей Айседорой Дункан и через полгода, после свадьбы они ездили в Европу (Германия, Франция, Бельгия, Италия) и в США (где он находился с мая 1922 года по август 1923 года), но после возвращения из-за границы их брак распался. В 1924 году Есенин решил порвать с имажинизмом (от лат. Imagо — образ; литературное течение в русской поэзии, для которого основным выразительным средством создания образа являлась метафора с характерными эпатажем и анархическими мотивами; в сентябре 1919 года Есенин и Мариенгоф разработали и зарегистрировали в Московском совете устав «Ассоциации вольнодумцев» — официальной структуры «Ордена имажинистов», который утвердил нарком просвещения А.Луночарский; 20 февраля 1920 года председателем «Ассоциации» был избран Есенин). В газетах стали появляться резко критические статьи о нём, обвиняющие его в пьянстве, дебошах, драках и прочих антисоциальных поступках, на него было заведено несколько уголовных дел по обвинениям в хулиганстве, а также, известно «Дело четырёх поэтов» - с обвинением Есенина и его друзей в антисемитских высказываниях. В 1923 году у Есенина платонический роман с актрисой Августой Миклашевской, которой он посвятил семь проникновенных стихов из цикла «Любовь хулигана», но она даже не целовалась с поэтом, как воспоминала 85 летняя актриса в 1976 году. 12 мая 1924 года у Есенина родился сын Александр после романа с поэтессой и переводчицей Надеждой Вольпин, впоследствии известный математик и деятель диссидентского движения. 18 сентября 1925 года Есенин женился в третий (и последний) раз — на Софье Андреевне Толстой (1900—1957), внучке Л.Н.Толстого, в ту пору заведующей библиотекой Союза писателей. Этот брак также не принёс поэту счастья и вскоре распался. Неприкаянное одиночество стало одной из главных причин трагического конца Есенина. В конце ноября 1925 года С.Толстая договорилась с директором платной психоневрологической клиники Московского университета профессором П.Б.Ганнушкиным о госпитализации поэта в его клинику.21 декабря 1925 года Есенин покинул клинику, аннулировал в Госиздате все доверенности, снял со сберкнижки почти все деньги и через день уехал в Ленинград, где остановился в № 5 гостиницы «Англетер», где его нашли мёртвым 28 декабря 1925 года. Последнее его стихотворение— «Досвиданья друг мой, до свиданья…» — по свидетельству Вольфа Эрлиха, было передано ему накануне: Есенин жаловался, что в номере нет чернил, и он вынужден был писать своей кровью. Согласно версии, которая является ныне общепринятой среди академических исследователей жизни Есенина, поэт в состоянии депрессии покончил жизнь самоубийством (повесился). После гражданской панихиды в Союзе поэтов в Ленинграде тело Есенина было доставлено на поезде в Москву, где в Доме печати также было устроено прощание с участием родственников и друзей покойного. Великий русский поэт Сергей Александрович Есенин родившийся 21 сентября 1895 года в селе Константиново, что стоит над рекой Окой в Рязанской губернии, был похоронен 31 декабря 1925 года на Ваганьковском кладбище в Москве.

Другие статьи в литературном дневнике:

31.07.2020. ***
30.07.2020. ***
29.07.2020. ***
28.07.2020. ***
25.07.2020. ***
24.07.2020. ***
22.07.2020. ***
20.07.2020. ***
19.07.2020. ***
17.07.2020. Кисти ломятся у ней.
14.07.2020. ***
06.07.2020. ***
05.07.2020. ***
03.07.2020. ***
02.07.2020. ***

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

«Страна негодяев» — драматическая поэма Сергея Александровича Есенина, написанная в 1922—1923 годах.

Содержание

Чекистов
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор.

Чекистов
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что.
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие.
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха!

Мне нравится околесина.
Видишь ли. я в жизни
Был бедней церковного мыша
И глодал вместо хлеба камни.
Но у меня была душа,
Которая хотела быть Гамлетом.
Глупая душа!

Номах
В этом мире немытом
Душу человеческую
Ухорашивают рублем,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно,
Чем быть королем.
Я слышал, как этот прохвост
Говорил тебе о Гамлете.
Что он в нём смыслит?
Гамлет восстал против лжи,
В которой варился королевский двор.
Но если б теперь он жил,
То был бы бандит и вор.
Потому что человеческая жизнь
Это тоже двор,
Если не королевский, то скотный.

Номах
Ты, как сука, скулишь при луне.

Номах
Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасёт для вас ножи.
Все вы стадо!
Стадо! Стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймёшь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство — обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов — хорошая приманка,
Подлецам — порядочный улов.

Рассветов
Я работал в клондайкских приисках,
Где один нью-йоркский туз
За 3 миллиона без всякого риска
12 1/2 положил в картуз.
А дело всё было под шёпот,
Просто биржевой трюк,
Но многие, денежки вхлопав,
Остались почти без брюк.
О! Эти американцы.
Они — неуничтожимая моль.
Сегодня он в оборванцах,
А завтра золотой король.
Так было и здесь.
Самый простой прощелыга,
Из индианских мест,
Жил, по-козлиному прыгал
И вдруг в богачи пролез.

Ну конечно, в собачьем стане,
С философией жадных собак,
Защищать лишь себя не станет
Тот, кто навек дурак.

Рассветов
Калифорния — это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябает в ее краях.
Эти люди — гнилая рыба.
Вся Америка — жадная пасть,
Но Россия. вот это глыба.
Лишь бы только Советская власть.
Мы, конечно, во многом отстали.
Материк наш:
Лес, степь да вода.
Из железобетона и стали
Там настроены города.
Вместо наших глухих раздолий,
Там, на каждой почти полосе,
Перерезано рельсами поле
С цепью каменных рек — шоссе.
И по каменным рекам без пыли,
И по рельсам без стона шпал
И экспрессы и автомобили
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая доллар,
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Все курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца
Проходимец и джентельмен,
Все в единой графе считаются
Одинаково — business men,
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жульё.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она — мировая биржа!
Вот они — подлецы всех стран.

Рассветов
Ну кому же из нас не известно
То, что ясно как день для всех.
Вся Россия — пустое место.
Вся Россия — лишь ветер да снег.
Этот отзыв ни резкий, ни чёрствый.
Знают все, что до наших лбов
Мужики караулили вёрсты
Вместо пегих дорожных столбов.
Здесь все дохли в холере и оспе.
Не страна, а сплошной бивуак.
Для одних — золотые россыпи,
Для других — непроглядный мрак.
И кому же из нас незнакомо,
Как на теле паршивый прыщ,
Тысчи лет из бревна да соломы
Строят здания наших жилищ.
10 тысяч в длину государство,
В ширину около верст тысяч 3-х.
Здесь одно лишь нужно лекарство —
Сеть шоссе и железных дорог.
Вместо дерева нужен камень,
Черепица, бетон и жесть.
Города создаются руками,
Как поступками — слава и честь.
Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне.

Барсук
Я говорил, что его нужно было
Прикончить, и дело с концом.
Тогда б ни одно рыло
Не знало,
Кто справился с мертвецом.

Номах
Ты слишком кровожаден.

Зачем?
Ведь так просто
Связать руки
И в рот платок.

Барсук
Нет! Это не так уж просто.
В живом остается протест.
Молчат только те — на погостах,
На ком крепкий камень и крест.
Мёртвый не укусит носа,
А живой.

Номах
Я не целюсь играть короля
И в правители тоже не лезу,
Но мне хочется погулять
И под порохом и под железом.
Мне хочется вызвать тех,
Что на Марксе жиреют, как янки.
Мы посмотрим их храбрость и смех,
Когда двинутся наши танки.

2-й повстанец
Я как-то отвык без войны.

Барсук
Мы все по ней скучаем.
Стало тошно до чёртиков
Под юбкой сидеть у жены
И живот напузыривать чаем.
Денег нет, чтоб пойти в кабак,
Сердце ж спиртику часто хочет.
Я от скуки стал нюхать табак —
Хоть немного в носу щекочет.

Чем больше гляжу я на снежную ширь,
Тем думаю всё упорнее.
Чёрт возьми!
Да ведь наша Сибирь
Богаче, чем жёлтая Калифорния.
С этими запасами руды
Нам не страшна никакая
Мировая блокада.
Только работай! Только трудись!
И в республике будет,
Что кому надо.
Можно ль представить,
Что в месяц один
Открыли пять золотоносных жил.
В Америке это было бы сенсацией,
На бирже стоял бы рёв.
Маклера бы скупали акции,
Выдавая 1 пуд за 6 пудов.
Я работал в клондайкских приисках,
Где один нью-йоркский туз
За 3 миллиона без всякого риска
12 ½ положил в картуз.
А дело всё было под шёпот,
Просто биржевой трюк,
Но многие, денежки вхлопав,
Остались почти без брюк.
О! эти американцы…
Они — неуничтожимая моль.
Сегодня он в оборванцах,
А завтра золотой король.
Так было и здесь…
Самый простой прощалыга
Из индианских мест
Жил, по-козлиному прыгал
И вдруг в богачи пролез.
Я помню все штуки эти.
Мы жили в ночлежках с ним.
Он звал меня мистер Развети,
А я его — мистер Джим.
«Послушай, — сказал он, — please,
Ведь это не написано в брамах,
Чтобы без wiski и miss
Мы валялись с тобою в ямах.
У меня в животе лягушки
Завелись от голодных дум.
Я хочу хорошо кушать
И носить хороший костюм.
Есть одна у меня затея,
И если ты не болван,
То без всяких словес, не потея,
Согласишься на этот план.
Нам нечего очень стараться,
Чтоб расходовать жизненный сок.
Я знаю двух-трёх мерзавцев,
У которых золотой песок.
Они нам отыщут банкира
(т. е. мерзавцы эти),
И мы будем королями мира…
Ты понял, мистер Развети?»
«Открой мне секрет, Джим!» —
Сказал я ему в ответ.
А он мне сквозь трубочный дым
Пробулькал:
«Секретов нет!
Мы просто возьмём два ружья,
Зарядим золотым песком
И будем туда стрелять,
Куда нам укажет Том».
(А Том этот был рудокоп —
Мошенник, каких поискать.)
И вот мы однажды тайком
В Клондайке.
Нас целая рать…
И по приказу, даденному
Под браунинги в висок,
Мы в четыре горы-громадины
Золотой стреляли песок,
Как будто в слонов лежащих,
Чтоб достать дорогую кость.
И громом гремела в чащах
Ружей одичалая злость.
Наш предводитель живо
Шлёт телеграмму потом:
«Открыли золотую жилу.
Приезжайте немедленно.
Том».
А дело было под шёпот,
Просто биржевой трюк…
Но многие, денежки вхлопав,
Остались почти без брюк.

Послушай, Рассветов! и что же,
Тебя не смутил обман?

Не всё ли равно,
К какой роже
Капиталы текут в карман.
Мне противны и те, и эти.
Все они —
Класс грабительских банд.
Но должен же, друг мой, на свете
Жить Рассветов Никандр.

«В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном» [3, с. 6] – напишет поэт в своей автобиографии.

Впрочем, можно заметить, что в своем изображении трагических перипетий Гражданской Войны он поднимается выше «узко-крестьянского взгляда» и пытается дать широкую панораму событий, показав внутренние экзистенциальные мотивы ее участников… Не просто изображать события в черно-белом цвете, а понять психологию (душевные порывы) сражающихся сторон.

И этим талантливейший русский поэт может сослужить добрую службу исторической науке. В зеркале есенинских глаз участвующие в национальной междоусобице политические силы предстают в образе поэтических героев, чьи действия описываются не пером стремящегося к объективности историографа-позитивиста. Не заключаются в рамки интерпретативного текста идеолога, объясняющего все по априорно-принятой схеме… Они предстают в богатстве противоречий своей субъективной жизни, которая и придает объективно происходящему значение и силу.

Недаром поэт для своего художественного метода берет за образец ни много ни мало Шекспира.

А известному советскому теоретику искусства А. Воронскому заявляет: «…Имейте в виду: я знаю – вы коммунист. Я – тоже за Советскую Власть, но я люблю Русь. Я – по-своему. Намордник я не позволю одеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет» [3, с. 82].

Идея поэмы «Страна негодяев» – изображение Гражданской Войны во всей ее многомерности. Показать правду – и, соответственно, неправду – всех ее участников. Вывести на свет, что ими движет.

Понять. Изобразить не реалистически, а гипер-реалистически. Чтобы лиризм и патетика поэтических слов сообщали читателю то, что не могут рассказать газетные хроники. Последние всегда суть искажение, преподносящее события под определенным углом… Даже если это угол – нарочитой «строгой объективности», который может искажать историю не меньше намеренной предвзятости… Также как однобокие исторические мемуары.

Есенин слушает своих героев. Пытается влезть в их «шкуру». «Он берет на себя личную ответственность за душу каждого…» [4, с. 223].

Комиссаров, красноармейцев, колеблющихся попутчиков, бандитов. Личное знакомство с прототипами действующих лиц этому художественному проникновению помогает.

Поэма начинается с картины охватившей страну разрухи. На Россию словно опустилась тьма. Ночь, в которой не видно проблеска света. В этом мраке, как тени, копошатся герои и сетуют на происходящее.

Ну и ночь ! Что за ночь !
Черт бы взял эту ночь
С… адским холодом
И такой темнотой…

Это еще ничего…
Там… За Самарой… Я слышал…
Люди едят друг друга…

В происходящем автор видит даже черты фатализма. В обрушившихся на Россию несчастиях проступает что-то неотвратимое. Их невозможно избежать. Это выше человеческой воли.

Что же делать.
Когда выпал такой нам год?
Скверный год! Отвратительный год.
Такой выпал нам год!
Скверный год !
Отвратительный год
И к тому ж еще чертова вьюга.

Красный комиссар Чекистов хочет этой природной и социальной фатальности противостоять. Бороться с сами Хроносом:

Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жернова облаков
День и ночь…
День и ночь…

А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.

Есть мнение, что в образе Чекистова Есенин намеривался изобразить «демона Революции» Льва Троцкого. Даже о народе тот говорит не «наш», а «ваш»…
Однако, скорее, даже сама фамилия героя – «Чекистов» говорит о том, что это собирательный образ.

Олицетворение чрезвычайных комиссий, которые хотят «поднять Россию на дыбы». Взнуздать историю, и погнать в правильном направлении.
Хотя определенные параллели с Л. Д. Троцким действительно есть.

На реплику собеседника, что он – «настоящий жид», а всамделишная его фамилия не Чекистов, а Лейбман… Тот со смехом возражает:

Ха-ха !
Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин!
Я гражданин Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

Менее радикальные, но вполне в духе этих строк мысли можно действительно найти у Троцкого, который в работе «Литература и революция» утверждал, что «революция означает окончательный разрыв народа с азиатчиной, с XVII столетием, со святой Русью, с иконами и тараканами» [5].

Да и самому автору такие взгляды не вполне чужды. Хотя в 1923 году Сергей Есенин писал

…за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

Но как бы это не вязалось с его созданным в народном сознании мифологизированном образом, мог одновременно прикуривать от лампады иконы [3, с. 220]… Или начертать

Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта…

Даже богу я выщиплю бороду
Оскалом моих зубов.

Ухвачу его за гриву белую
И скажу ему голосом вьюг:
Я иным тебя, господи, сделаю,
Чтобы зрел мой словесный луг!
(«Инония»)

В широту его русской натуры и первое, и второе прекрасно вмещалось.

Поэт объясняет читателю, откуда у «чекистовых», с которыми тесно общался в послереволюционные годы, такая ненависть ко всему старому и исконно русскому.

Чекистов:
Видишь ли… я в жизни
Был беднее церковного мыша
И глодал вместо хлеба камни.
Но у меня была душа,
Которая хотела быть Гамлетом.

Организаторам и проводникам дела революции противостоит бандит Номах. Имя «Номах» без сомнения переделанная фамилия знаменитого анархиста Махно. (В частных разговорах поэт сам это признавал [3, стр. 174] ). Хотя и этот персонаж нечто большее, чем его реальный исторический прототип.

В большей степени, чем распространять доктрины анархизма, он проповедует своеобразный русский бандитский экзистенциализм. Наглядно демонстрируя, как абстрактные общие анархистские установки легко перерастают в конкретный бандитизм.

Люди устраивают договоры,
А я посылаю их к черту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я – гражданин вселенной,
Я живу, как я сам хочу.

Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам – порядочный улов.

Видна и общность Чекистова и Номаха. Комиссар называет себя «гражданином Веймара». Номах берет выше… Культурной Германии с теплыми сортирами и сублимированным эрзац-кофе – ему мало. Он – «Гражданин Вселенной».

Мне здесь на все наплевать.
Я теперь вконец отказался от многого,
И в особенности от государства…
Я потерял равновесие.
И знаю сам -
Конечно, меня подвесят
Когда-нибудь к небесам.
Ну так что ж!
Это еще лучше!
Там можно прикуривать о звезды.

С таким Номахом («Махно») Чекистову («Троцкому»), конечно, трудно тягаться…

В бандита Есенин добавляет и частичку себя. Порой монолог Номаха просто повторяет некоторые строфы «Москвы кабацкой».

Мой бандитизм особой марки.
Он сознание, а не профессия.
Слушай! я тоже когда-то верил
В чувства:
В любовь, геройство и радость,
Но теперь я постиг, по крайней мере,
Я понял, что всё это
Сплошная гадость.
Долго валялся я в горячке адской,
Насмешкой судьбы до печёнок израненный.
Но… Знаешь ли…
Мудростью своей кабацкой
Всё выжигает спирт с бараниной…
Теперь, когда судорога
Душу скрючила
И лицо, как потухающий фонарь в тумане,
Я не строю себе никакого чучела.
Мне только осталось –
Озорничать и хулиганить…

Высокая романтика мгновенно улетучивается, как только дело касается денег. Анархист планирует налет на эшелон, перевозящий золотые слитки.

Третью силу в поэме представляет красноармеец-доброволец Замарашкин. Он спорит и с комиссарами, и с бандитами, отстаивая национальную идею.

Я не был никогда слугой.
Служит тот, кто трус.
Я не пленник в моей стране,
Ты меня не заманишь к себе.

Возможно через Замарашкина поэт хочет озвучить свои чувства и чувства других «попутчиков» Советской Власти, потому что схожие с этими словами тирады Есенин произносил не раз… На манер той, которую сказал марксисту Воронскому (расстрелянному в 1937 г.), обозначая то, что их разделяет.

Автор не скрывает слабости попутчиков. Симптоматична сама фамилия «Замарашкин». Запутанность позиции интеллигента демонстрирует даже то, что ничего идейно внятного он не формулирует.

Налетчика не может остановить, комиссара – переспорить. И именно в его уста вкладываются слова о бессилии перед нависшим над страной историческим Роком. Перед опустившимся Царством Ночи.

Помнишь, мы зубрили в школе?
"Слова, слова, слова. "
Впрочем, я вас обоих
Слушаю неохотно.
У меня есть своя голова.
Я только всему свидетель…

В поэме веет настроениями шекспировского «Гамлета» и блоковского «Балаганчика». И, видимо, так этот период российской истории воспринимал и сам поэт.

Казалось бы, это время действия и социальной активности, но попавшие в водоворот событий народные массы парадоксально ощущают свое бессилие. В Самаре уже «едят людей», а попутчик Замарашкин охраняет железную дорогу.

Брутальный Номах торжествует над ним. Упивается своей властью. Оскорбляет.

Ты, как сука, скулишь при луне.

Комиссары грозят расстрелять. Интеллигент не может ответить…
Оба комбатанта выигрывают на его растерянном фоне.

Еще более комично показано дворянство. «Бывшие»… Их Сергей Есенин встречал в московских, берлинских, парижских кабаках в большом количестве.

Реальной идейной силы они не представляют. Что видно и предрешило их поражение в произошедшей Гражданской Войне.

Катастрофа белого движения состояла в том, что им нечего было предложить детям рабочих и крестьян. Поэтому белые не могли вдохновить на что-то и народного поэта С. Есенина.

Все разговоры «по душам» сводились к тому, как раньше было хорошо, а теперь плохо, когда властвует хам. Отсюда и такое изображение поэтом «бывших».

Бывшие поют песню Петра Лещенко.
Все, что было.
Все, что мило.
Все давным-давно
Уплы-ло…

А вот красные крепки духом, и настроены решительно. Они не поддаются унынию и знают, что делать.
Сплоченность, убежденность, организованность – их оружие.
Несмотря на тяжесть положения, они единственные, кто смотрит в будущее.

И кому же из нас незнакомо,
Как на теле паршивый прыщ, –
Тысчи лет из бревна да соломы
Строят здания наших жилищ.
10 тысяч в длину государство,
В ширину окло вёрст тысяч 3-х.
Здесь одно лишь нужно лекарство –
Сеть шоссе и железных дорог.
Вместо дерева нужен камень,
Черепица, бетон и жесть.
Города создаются руками,
Как поступками – слава и честь.
Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне.

Этим они и притягивают Замарашкина и других попутчиков. Интеллигент Замарашкин готов слушаться их приказов.

Это уже не просто «слова, слова, слова…».

Впрочем, есенинские комиссары признают, что в отношении крестьянства они перегнули палку. В расцвете бандитизма есть доля и их вины.

У нас портят железные дороги,
Гибнут озими, падает скот.
Люди с голоду бросились в бегство,
Кто в Сибирь, а кто в Туркестан,
И оскалилось людоедство
На сплошной недород у крестьян.
Их озлобили наши поборы,
И, считая весь мир за Бедлам,
Они думают, что мы воры
Иль поблажку даём ворам.
Потому им и любы бандиты,
Что всосали в себя их гнев.

Гражданская Война продолжается и из-за властного произвола красных.

И в ответ партийной команде,
За налоги на крестьянский труд,
По стране свищет банда на банде,
Волю власти считая за кнут.

В этих строках, безусловно, отразилась мрачные реалии пост-революционной ситуации, которым поэт был свидетель. И вину за которые возлагал на коммунистическое руководство.

В письме Н. Клюеву 5 мая 1922 года – «В Москву я тебе до осени ехать не советую, ибо здесь пока все в периоде организации и пусто — хоть шаром покати…. Голод в центральных губ почти такой же, как и на севере» [2].

В знаменитом письме А. Б. Кусикову из-за границы 7 февраля 1923 года – «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется…. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это бл…дское снисходительное отношение власть имущих, а еще тошней переносить подхалимство своей же братии к ним… Ну да ладно, оставим этот разговор про ТЁтку» [2].

Без сомнения Есенин, как и его герои, осознавал мощь коммунистов. Силу организации, вбирающей людей и осуществляющей функцию власти над Россией.

Организации, имеющей тысячи ячеек, работающих по единому плану. Несогласные единичные личности сметались, как пыль, на ее пути. Неслучайны слова о загадочной «ТЕтке» (ГПУ) в письме Кусикову…

Таким образом, финал поэмы приобретал судьбоносное значение.

Если бы действие завершилось поимкой Номаха, это означало окончательное принятие Есениным установленных для литературы правил.

Организация и идейная крепость побеждают стихию. Поэт признает правоту Советской Власти, и ассоциирует себя с ней.

Также как Номаха, выловят других повстанцев. Есенин из «попутчика» станет советским писателем. Писателем, поставившим свое перо на служение Партии.

Трудно представить себе произведение советского автора, в котором над чекистами одержал бы победу бандит… (Я такого советского фильма не видел ни разу).

Такую развязку «Страны Негодяев» в черновом варианте Есенин действительно писал…[1]. Но Сергей Александрович, как замечают многие, был поэт необычный. В его творчестве литература и жизнь не просто соприкасались, или отражались, но сливались друг с другом.

Искусство становилось жизнью, а жизнь – искусством. Подобный финал поэмы, хотя, в общем, он соответствовал исторической истине, поэта не устраивал.

Искусство должно было победить жизнь. А налетчик Номах – чекистов. Вопреки всякой логики уйти у них прямо из-под носа… Унести с собой украденное у государства золото.

Как бы власть не старалась, какие бы меры не принимала, какие бы гайки не закручивала… Стихия должна остаться неукрощенной.

Также как чувство симпатии автора к выдуманному анархисту-бандиту не укрощенным рассудочными доводами, что так быть не должно…

Избранная концовка – хотел этого автор, или нет… – показала и еще одну важную вещь. Окончательная победа в Гражданской Войне любой из сторон невозможна. В душах людей всегда остаются непобежденные зоны…
Точки сопротивления.

Ах, Есенинское пророчество,
Не позволившее ему жить…
Неприкаянное одиночество
Помогло лишь петлю наложить.

Но, Есенинский ветер не стих
И свистит до сих пор над Окой!
Не задушенный гения стих
Нарушает иудам покой…

Из поэмы С.А.Есенина «Страна негодяев» Часть вторая (1922-1923гг., опубл.1924г., после поездки в Америку):
"Экспресс № 5. Салон-вагон. В вагоне страшно накурено. Едут комиссары и рабочие. Ведут спор.
РАССВЕТОВ:
Чем больше гляжу я на снежную ширь,
Тем думаю всё упорнее.
Чёрт возьми!
Да ведь наша Сибирь
Богаче, чем жёлтая Калифорния.
С этими запасами руды
Нам не страшна никакая
Мировая блокада.
Только работай! Только трудись!
И в республике будет,
Что кому надо.
РАССВЕТОВ:
Дело, друзья, не в этом.
Мой рассказ вскрывает секрет.
.
Калифорния — это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябает в её краях.
Эти люди — гнилая рыба.
Вся Америка — жадная пасть,
Но Россия… вот это глыба…
Лишь бы только Советская власть.
Мы, конечно, во многом отстали.
Материк наш —
Лес, степь да вода.
Из железобетона и стали
Там настроены города.
Вместо наших глухих раздолий
Там, на каждой почти полосе,
Перерезано рельсами поле
С цепью каменных рек-шоссе.
И по каменным рекам без пыли,
И по рельсам без стона шпал
И экспрессы и автомобили
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая долла;р.
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Всё курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера…
От еврея и до китайца,
Проходимец и джентельмен —
Все в единой графе считаются
Одинаково — bisnes men.
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жульё.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она — Мировая Биржа!
Вот они — подлецы всех стран.
ЧАРИН:
Да, Рассветов! но всё же, однако,
Ведь и золота мы хотим.
И у нас биржевая клоака
Расстилает свой едкий дым.
Никому ведь не станет в новинки,
Что в кремлёвские буфера
Уцепились когтями с Ильинки
Маклера, маклера, маклера…
И в ответ партийной команде,
За налоги на крестьянский труд,
По стране свищет банда на банде,
Волю власти считая за кнут.
И кого упрекнуть нам можно?
Кто сумеет закрыть окно,
Чтоб не видеть, как свора острожная
И крестьянство так любят Махно?
Потому что мы очень строги,
А на строгость ту зол народ,
У нас портят железные дороги,
Гибнут озими, падает скот.
Люди с голоду бросились в бегство,
Кто в Сибирь, а кто в Туркестан,
И оскалилось людоедство
На сплошной недород у крестьян.
Их озлобили наши поборы,
И, считая весь мир за Бедлам,
Они думают, что мы воры
Иль поблажку даём ворам.
Потому им и любы бандиты,
Что всосали в себя их гнев.
Нужно прямо сказать, открыто,
Что республика наша — blef,
Мы не лучшее, друг мой, дерьмо.
РАССВЕТОВ:
Нет, дорогой мой!
Я вижу, у вас
Нет понимания масс.
Ну кому же из нас не известно
То, что ясно как день для всех.
Вся Россия — пустое место.
Вся Россия — лишь ветер да снег.
Этот отзыв ни резкий, ни чёрствый.
Знают все, что до наших лбов
Мужики караулили вёрсты
Вместо пегих дорожных столбов.
Здесь все дохли в холере и оспе.
Не страна, а сплошной бивуак.
Для одних — золотые россыпи,
Для других — непроглядный мрак.
И кому же из нас незнакомо,
Как на теле паршивый прыщ, —
Тысчи лет из бревна да соломы
Строят здания наших жилищ.
10 тысяч в длину государство,
В ширину окло вёрст тысяч 3-х.
Здесь одно лишь нужно лекарство —
Сеть шоссе и железных дорог.
Вместо дерева нужен камень,
Черепица, бетон и жесть.
Города создаются руками,
Как поступками — слава и честь.
Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне."

Историческая справка из интернетэнциклопедии:

Читайте также: