Сторож вокруг дома господского ходит злобно зевает и в доску колотит
Обновлено: 19.04.2024
Провидению было угодно создать человека
так, что ему нужны внезапные
потрясения, восторг, порыв и хотя
мгновенное забвенье от житейских забот;
иначе, в уединении, грубеет нрав и
вселяются разные пороки.
(Реутт. Псовая охота.)
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья - и жалобно стонет.
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все - до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит - седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть - молодец к молодцу!
Хоть и худеньки у многих подошвы -
Да в сюртуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело -
Да в позументах под каждым седло,
Конь - загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник и шпоры.
Вот и помещик. Долой картузы!
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
"Змейка [1] издохла, в забойке Набат,
Сокол сбесился, Хандра захромала".
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом -
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп [2] скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
"Глянь-ко, собаки!» - ребята кричат.
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу под горою бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.
"В Банники [3],- крикнул помещик,- набрось [4]!"
Борзовщики [5] разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий [6].
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: «Добирайся, собачки!"
Да не давай ему, вору, потачки!"
То заорет: «Го-го-го!- ту!-ту!!-ту. "
Вот и нашли - залились на следу.
Варом-варит [7] закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопомётников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
Ближе и лай, и порсканье, и крик -
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле.
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится: не жаль головы!
В бурных движеньях - величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем -
Чудное что-то свершилося в нем!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа - ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться славянской натуре?)
Зверь отседает [8],- и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали - он дико кричит,
Мигом отпазончил [9], сам торочит[10],
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Замашка -
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Рёвма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: «Замолчи, животина!"
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил - и валится в ноги мужик.
Барин отъехал - мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул -
Гаркнул буян: «Караул, караул!"
Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:
"Мы-ста тебя взбутетеним дубьем,
Вместе с горластым твоим холуем!"
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари - и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают [11] и травят без счету.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей -
Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!
В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей.
Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега -
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш! [12]
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!
Слава тебе, неизменный Нахал -
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава тебе, резвоножка Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!
Слава усердным и буйным коням!
Слава выжлятнику, слава псарям!
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело - скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
Много у нас и лесов и полей,
Много в отечестве нашем зверей!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,
Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
1846
1. Сторож вокруг дома господского ход..т, злобно зева..ти в
доску колот.т. 2. В мощ(?)ной груди занима..тcя дух, дивной
гармоникой неж..тcя слух. 3. Завтра Маше подруга покажат
дорогой и красивый наряд. 4. (Ничего ему Маша (не)скажет,
только взглян..т. 5. Не ветры ве..т буйные, не мать-земля ко-
лыш..тcя, — шумит, поёт, руга..т(?)ся, кача..т(?)ся, валя..т(?)ся,
дерёт(?)ся и целу..т(?)ся у праз(?)ника народ! 6. Крест(?)янам
показалося, как вышли на пр..гороч..к, что всё село шата. т?)ся.
7. Заунывный ветер гон..т стаю туч(?) на край небес, ель над-
Ответ:
1. Сторож вокруг дома господского ходит, злобно зевает и в
доску колотит. 2. В мощной груди занимаетcя дух, дивной
гармоникой нежитcя слух. 3. Завтра Маше подруга покажет
дорогой и красивый наряд. 4. Ничего ему Маша не скажет,
только взглянет. 5. Не ветры веют буйные, не мать-земля колышется,
— шумит, поёт, ругается, качается, валяется,
дерётся и целуется у праздника народ! 6. Крестьянам
показалося, как вышли на пригорочек, что всё село шатается.
7. Заунывный ветер гонит стаю туч на край небес, ель над-
Учитель: -Здравствуйте,дети.
Ученики:-Здравствуйте!
Учитель:-Садитесь.
Учитель:— Итак, дети, сегодня по астрономии у нас будет разговор про звёзды.
Учитель:Также мы будем говорить и про полярную звезду.
Учитель:Кто-нибудь желает что-нибудь нам рассказать?Или Кто нибудь знает о звездах(как вам удобно)
Ученик Семён: А можно я?
Учитель:— Конечно, Семён. Знаешь ли ты, что такое галактика?
Ученик Семён:— Да. Галактика - это скопление звёзд.
Учитель:— А как называется наша галактика и сколько в ней звёзд?
Ученик Семён:— Она называется Млечный Путь, в ней около двухсот миллиардов звёзд, но среди них есть одна самая нам родная.
Учитель: -Молодец садись 5.
Учитель:— Да? И что же это за звезда?Кто-нибудь еще знает?
Ученица Василиса:-Да а можно я?
Учитель: -Конечно.
Ученица Василиса:— Это Солнце. Оно греет нас и даёт нам жизнь.
Учитель: -Гм,А кто знает? О большой и малой медведицы,и о полярной звезде?
Ученик Александр:-Да я знаю
Учитель:-Да говори.
Ученик Александр:Созвездия Большая Медведица и Малая Медведица.На конце ручки ковша Малой Медведицы находится одна из самых знаменитых звезд-Полярная звезда.
Учитель: Молодец тоже пять.
Ученик Сергей:-Я еще знаю о полярной звезде!
Учитель: -Ну говори.
Ученик Сергей:-Полярная звезда,она еще указывает направление на Север.
Ученик Сергей:-Раньше она была первой помощницей путешественникам , заменяя им компас.
Учитель:-Молодцы дети,теперь я добавлю.
Учитель:-Точка,находящаяся под полярной звездой на горизонте будет указывать нам на Север.Как говорил нам Сергей.
Учитель:Саму же полярную звезду не трудно найти по двум крайним звездам созвездия Большой Медведицы.
Учитель:Но вы как бы поняли всю тему.Урок окончен.Уже звонок.И поэтому я вам не задаю домашнего задания.
Ученики: До Свидания.
Учитель: До свидания дети,желаю вам удачи.
Провидению было угодно создать человека так, что ему нужны внезапные потрясенья, восторг, порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.
Реутт. Псовая охота
1.
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья — и жалобно стонет…
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все — до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха!. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит — седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть — молодец к молодцу!
Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сертуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло,
Конь — загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник да шпоры.
Вот и помещик! Долой картузы.
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
«Змейка издохла, в забойке Набат;
Сокол сбесился, Хандра захромала».
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
2.
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом —
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричат…
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу, под горою, бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.
«В Банники, — крикнул помещик, — набрось!»
Борзовщики разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий.
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: «Добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорет: «Го-го-го! — ту! — ту!! — ту. »
Вот и нашли — залились на следу.
Варом-варит закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопометников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
3.
Ближе и лай, и порсканье и крик —
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле…
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится, не жаль головы!
В бурных движеньях — величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем —
Чудное что-то свершилося в нем!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа — ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться славянской натуре?)
Зверь отседает — и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали — он дико кричит,
Мигом отпазончил, сам торочит,
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
4.
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Ромашка —
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Ревма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил — и валится в ног
и мужик.
Барин отъехал — мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул —
Гаркнул буян: «Караул! Караул!»
Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:
«Мы-ста тебя взбутетеним дубьем
Вместе с горластым твоим холуем!»
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
5.
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают и травят без счета.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей —
Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!
В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей…
Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега —
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш!
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!
Слава тебя, неизменный Нахал, —
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава тебе, резвоножка Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!
Слава усердным и буйным коням!
Слава выжлятнику, слава псарям!
6.
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело — скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
Много у нас и лесов и полей,
Много в отечестве нашем зверей!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
Провидѣнію угодно было создать человѣка такъ, что ему нужны внезапные потрясенія, восторгъ, порывъ и хоть мгновенное забвеніе отъ житейскихъ заботъ; иначе, въ уединеніи, грубѣетъ нравъ и вселяются разные пороки.
Сторожъ вкругъ дома господскаго ходитъ,
Злобно зѣваетъ и въ доску колотитъ.
Мракомъ задёрнуты небо и даль,
Вѣтеръ осенній наводитъ печаль;
По небу тучи угрюмые гонитъ,
По полю листья — и жалобно стонетъ…
Баринъ, проснувшись, съ постели вскочилъ,
Въ туфли обулся и въ рогъ затрубилъ…
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули всѣ — до грудного мальчишки.
Вотъ, при дрожащемъ огнѣ фонарей,
Движутся длинные тѣни псарей.
Крикъ, суматоха. ключи зазвенѣли,
Ржавые петли уныло запѣли;
Съ громомъ выводятъ, поятъ лошадей…
Время не терпитъ — сѣдлай поскорѣй!
Въ синих венгеркахъ на заячьихъ лапкахъ,
Въ остроконечныхъ, неслыханныхъ шапкахъ
Слуги толпой подъѣзжаютъ къ крыльцу.
Любо глядѣть — молодецъ къ молодцу.
Хоть и худеньки у многихъ подошвы —
Да въ сюртукахъ за то жолтые прошвы,
Хоть съ толокна животы подвело —
Да въ позументахъ подъ каждымъ сѣдло;
Конь — заглядѣнье, собачекъ двѣ своры,
Поясъ черкесскій, арапникъ и шпоры…
Вотъ и помѣщикъ. Долой картузы.
Молча онъ крутитъ сѣдые усы,
Грозенъ осанкой и пышенъ нарядомъ,
Молча поводитъ властительнымъ взглядомъ,
Слушаетъ важно обычный докладъ:
«Змѣйка [1] издохла, въ забойкѣ Набатъ [1] ,
Соколъ [1] сбѣсился, Хандра [1] захромала…»
Гладитъ, нагнувшись, любимца-Нахала [1] ,
И, сладострастно волнуясь, Нахалъ
На спину лёгъ и хвостомъ завилялъ…
Въ строгомъ порядкѣ, ускореннымъ шагомъ
Ѣдутъ псари по холмамъ и оврагамъ.
Стало свѣтать; проѣзжаютъ селомъ —
Дымъ поднимается къ небу столбомъ,
Гонится стадо, съ мучительным стономъ
Очепъ [2] скрипитъ (запрещённый закономъ);
Бабы изъ оконъ пугливо глядятъ,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричатъ…
Вотъ поднимаются медленно въ гору.
Чудная даль открывается взору:
Рѣчка внизу, подъ горою, бѣжитъ,
Инеемъ зелень долины блеститъ,
А за долиной, слегка бѣловатой,
Лесъ, освѣщённый зарёй полосатой…
Но равнодушно встречаютъ псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробуждённой природы картиной,
Не насладился изъ нихъ ни единый.
«Въ Банники [3] » — крикнулъ помѣщикъ: «набрось [4] !»
Борзовщики [4] разъѣзжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
Въ островѣ [4] скрылся крикунъ-доѣзжачій [4] .
Горло завидное далъ ему Богъ:
То затрубитъ оглушительно въ рогъ,
То закричитъ: «добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорёт: «го-го-го! — ту! — ту!! — ту. »
Вотъ и нашли — залились на слѣду…
Варомъ-варитъ [5] закипѣвшая стая,
Внемлетъ помѣщикъ, восторженно тая,
Въ мощной груди занимается духъ,
Дивной гармоніей нежится слухъ.
Однопомётниковъ [6] лай музыкальный
Душу уносит въ тотъ міръ идеальный,
Гдѣ ни уплатъ въ Опекунскій Совѣтъ,
Ни безпокойныхъ исправниковъ нѣтъ!
Хоръ такъ пѣвучъ, мелодиченъ и ровенъ,
Что твой Россини! что твой Бетховенъ.
Ближе и лай, и порсканье, и крикъ —
Вылетѣлъ бойкій русакъ-материкъ!
Гикнулъ помѣщикъ и ринулся въ поле…
То-то раздолье помѣщичьей волѣ.
Черезъ ручьи, буераки и рвы
Бѣшено мчится: не жаль головы!
Въ бурныхъ движеньяхъ — величіе власти,
Голосъ проникнутъ могуществомъ страсти,
Очи горятъ благороднымъ огнёмъ…
Чудное что-то свершилося в нёмъ.
Здѣсь онъ не струситъ, здѣсь не уступитъ,
Здѣсь его Крезъ за мильоны не купитъ.
Буйная удаль не знаетъ преградъ —
Смерть иль побѣда — ни шагу назадъ.
Смерть иль побѣда! (Но гдѣжь, какъ не в бурѣ,
И развернуться славянской натурѣ. )
Звѣрь отсѣдаетъ [7] — и въ смертной тоскѣ
Плачетъ помѣщикъ, припавшій къ лукѣ, —
Звѣря поймали — онъ дико кричитъ,
Мигомъ отпазончилъ [8] , самъ торочитъ [9] ,
Гордый удачей любимой потѣхи,
Въ заячій хвостъ отираетъ доспѣхи
И замираетъ, главу преклоня
Къ шеѣ покрытаго пѣной коня…
Много травили, много скакали,
Гончихъ изъ острова въ островъ бросали,
Вдругъ неудача: Свирѣпъ [1] и Терзай [1]
Кинулись въ стадо, за ними Ругай [1] ,
Слѣдомъ за ними Угаръ [1] и Замашка [1] —
И растерзали въ минуту барашка!
Баринъ велѣлъ возмутителей сѣчь,
Самъ же держалъ къ нимъ суровую рѣчь;
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбѣжались, когда ихъ пустили…
Рёвма-ревётъ злополучный пастухъ,
За лѣсом кто-то ругается вслухъ.
Баринъ кричитъ: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкій дѣтина.
Баринъ озлился и скачетъ на крикъ, —
Струсилъ — и валится въ ноги мужикъ…
Баринъ отъѣхалъ — мужикъ встрепенулся,
Снова ругается; баринъ вернулся…
Баринъ арапникомъ злобно махнулъ —
Гаркнулъ буянъ: «караулъ, караулъ!»
Долго преслѣдовалъ парень побитой
Барина бранью своей ядовитой:
«Мы-ста тебя взбутетенимъ дубьёмъ,
Вмѣстѣ съ горластымъ твоимъ холуёмъ!» [10]
Но уже баринъ сердитый не слушалъ,
Къ стогу подсѣвши, онъ рябчика кушалъ,
Кости Нахалу кидалъ, а псарямъ
Передалъ фляжку, отвѣдавши самъ.
Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сѣно изъ стога жевали,
И въ обагрённые кровью усы
Зайцовъ лизали голодные псы…
Такъ отдохнувъ, продолжаютъ охоту,
Скачутъ, порскаютъ [4] и травятъ безъ счёту.
Время межъ тѣмъ незамѣтно идётъ,
Пёсъ измѣняетъ, и конь устаётъ…
Падаетъ сизый туманъ на долину,
Красное солнце зашло вполовину
И показался съ другой стороны
Очеркъ безжизненно-бѣлой луны.
Слѣзли съ коней; поджидаютъ у стога,
Гончихъ сбиваютъ, сзываютъ въ три рога,
И повторяются эхомъ лѣсовъ
Дикіе звуки нестройныхъ роговъ…
Скоро стемнѣетъ… Ускореннымъ шагомъ
Ѣдутъ домой по холмамъ и оврагамъ,
При переправѣ чрезъ мутный ручей,
Кинувъ поводья, поятъ лошадей —
Рады борзые, довольны тявкуши [11] :
Въ воду залѣзли по самыя уши!
Въ полѣ завидѣвъ табунъ лошадей,
Ржотъ жеребецъ подъ однимъ изъ псарей.
Вотъ, наконецъ, добрались до ночлега.
Въ сердцѣ помѣщика радость и нѣга —
Много загублено заячьихъ душъ…
Слава усердному гону тявкушъ!
Изъ лѣсу робкихъ звѣрей выбивая,
Честно служила ты, вѣрная стая!
Слава тебѣ, неизмѣнный Нахалъ —
Ты словно вѣтеръ пустынный леталъ!
Слава тебѣ, рѣзвоножка Побѣдка [1] !
Бойко скакала, ловила ты мѣтко!
Слава усерднымъ и буйнымъ конямъ!
Слава выжлятнику, слава псарямъ.
Выпивъ изрядно, поужинавъ плотно,
Баринъ отходитъ ко сну беззаботно,
Завтра велитъ себя раньше будить…
Чудное дѣло — скакать и травить!
Чуть не полміра въ себѣ совмѣщая,
Русь широко протянулась, родная,
Много у насъ и лѣсовъ и полей,
Много въ отечествѣ нашемъ звѣрей.
Нѣтъ намъ запрета по чистому полю
Рыская, тѣшить широкую волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забавѣ: онъ вѣдаетъ страсть,
И до сѣдинъ молодые порывы
Въ нёмъ сохранятся, прекрасны и живы,
Чорная дума къ нему не зайдётъ,
Въ праздномъ покоѣ душа не заснётъ.
Кто же охоты собачьей не любитъ,
Тотъ въ себѣ душу заспитъ и погубитъ…
Провидению угодно было создать человека так, что ему нужны внезапные потрясения, восторг, порыв и хотя мгновенное забвение от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задёрнуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья — и жалобно стонет…
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
10 Вздрогнули все — до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей…
Время не терпит — седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сюртуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло,
Конь — загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник и шпоры.
Вот и помещик. Долой картузы!
Молча он крутит седые усы,
Слушает важно обычный доклад:
«Змейка [1] издохла, в забойке Набат [1] ,
Сокол [1] сбесился, Хандра [1] захромала».
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала [1] ,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лёг и хвостом завилял.
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп [2] скрипит (запрещённый законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричат…
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу, под горою, бежит.
Инеем зелень долины блестит,
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробуждённой природы картиной,
Не насладился из них ни единый.
«В Банники [3] , — крикнул помещик, — набрось [4] !»
Борзовщики [4] разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове [4] скрылся крикун-доезжачий [4] .
То закричит: «Добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорёт: «Го-го-го! — ту!-ту!!-ту. »
Вот и нашли — залились на следу.
Варом-варит [5] закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Где ни уплат в Опекунский Совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
Ближе и лай, и порсканье, и крик —
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле…
То-то раздолье помещичьей воле!
В бурных движеньях — величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнём —
Чудное что-то свершилося в нём!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа — ни шагу назад!
Зверь отседает [7] — и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали — он дико кричит,
Мигом отпазончил [8] , сам торочит [9] ,
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
Вдруг неудача: Свиреп [1] и Терзай [1]
Кинулись в стадо, за ними Ругай [1] ,
Следом за ними Угар [1] и Замашка [1] —
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Барин кричит: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил — и валится в ноги мужик.
Барин отъехал — мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул —
Гаркнул буян: «Караул, караул!»
«Мы-ста тебя взбутетеним дубьем,
Вместе с горластым твоим холуем!»
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают [4] и травят без счёту.
Время меж тем незаметно идёт,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей —
Рады борзые, довольны тявкуши [10] :
В воду залезли по самые уши!
Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега —
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш!
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!
Слава тебе, неизменный Нахал, —
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава усердным и бурным коням!
Слава выжлятнику [10] , слава псарям!
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело — скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
Читайте также: