Посреди виднелся деревянный дом с мезонином красной крышей

Обновлено: 19.04.2024

Деревня показалась ему довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темными или, лучше, дикими стенами, - дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов. Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин - удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана. Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три. Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тож срублены были на диво: не было кирчёных стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует. Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы да на корабли. Словом, все, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна почти в одно время два лица: женское, в венце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, изо которых делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихострунного треньканья. Выглянувши, оба лица в ту же минуту спрятались. На крыльцо вышел лакей в серой куртке с голубым стоячим воротником и ввел Чичикова в сени, куда вышел уже сам хозяин. Увидев гостя, он сказал отрывисто: "Прошу" - и повел его во внутренние жилья.

Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался весьма похожим на средней величины медведя. Для довершение сходства фрак на нем был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке. Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз - вышел нос, хватила в другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: "Живет!" Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь. Чичиков еще раз взглянул на него искоса, когда проходили они столовую: медведь! совершенный медведь! Нужно же такое странное сближение: его даже звали Михайлом Семеновичем. Зная привычку его наступать на ноги, он очень осторожно передвигал своими и давал ему дорогу вперед. Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и тот же час спросил: "Не побеспокоил ли я вас?" Но Чичиков поблагодарил, сказав, что еще не произошло никакого беспокойства.

Вошел в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказавши опять: "Прошу!" Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах все были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Миаули, Канами. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные. Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые. Возле Бобелины, у самого окна, висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича. Гость и хозяин не успели помолчать двух минут, как дверь в гостиной отворилась и вошла хозяйка, дама весьма высокая, в чепце с лентами, перекрашенными домашнею краскою. Вошла она степенно, держа голову прямо, как пальма.

- Это моя Феодулия Ивановна! - сказал Собакевич.

Чичиков подошел к ручке Феодулии Ивановны, которую она почти впихнула ему в губы, причем он имел случай заметить, что руки были вымыты огуречным рассолом.

- Душенька, рекомендую тебе, - продолжал Собакевич, - Павел Иванович Чичиков! У губернатора и почтмейстера имел честь познакомиться.

Феодулия Ивановна попросила садиться, сказавши тоже: "Прошу!" - и сделав движение головою, подобно актрисам, представляющим королев. Затем она уселась на диване, накрылась своим мериносовым платком и уже не двигнула более ни глазом, ни бровью.

Чичиков опять поднял глаза вверх и опять увидел Канари с толстыми ляжками и нескончаемыми усами, Бобелину и дрозда в клетке.

Почти в течение целых пяти минут все хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на дне которой удил он хлебные зернышки. Чичиков еще раз окинул комнату, и все, что в ней ни было, - все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья - все было самого тяжелого и беспокойного свойства, - словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: "И я тоже Собакевич!" или: "И я тоже очень похож на Собакевича!"

- Мы об вас вспоминали у председателя палаты, у Ивана Григорьевича, - сказал наконец Чичиков, видя, что никто не располагается начинать разговора, - в прошедший четверг. Очень приятно провели там время.

- Да, я не был тогда у председателя, - отвечал Собакевич.

- А прекрасный человек!

- Кто такой? - сказал Собакевич, глядя на угол печи.

- Ну, может быть, это вам так показалось: он только что масон, а такой дурак, какого свет не производил.

Чичиков немного озадачился таким отчасти резким определением, но потом, поправившись, продолжал:

- Конечно, всякий человек не без слабостей, но зато губернатор какой превосходный человек!

- Губернатор превосходный человек?

- Да, не правда ли?

- Первый разбойник в мире!

- Как, губернатор разбойник? - сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как губернатор мог попасть в разбойники. - Признаюсь, этого я бы никак не подумал, - продолжал он. - Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. - Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.

- И лицо разбойничье! - сказал Собакевич. - Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу - зарежет, за копейку зарежет! Он да еще вице-губернатор - это Гога и Магога!

"Нет, он с ними не в ладах, - подумал про себя Чичиков. - А вот заговорю я с ним о полицеймейстере: он, кажется, друг его".

- Впрочем, что до меня, - сказал он, - мне, признаюсь, более всех нравится полицеймейстер. Какой-то этакой характер прямой, открытый; в лице видно что-то простосердечное.

- Мошенник! - сказал Собакевич очень хладнокровно, - продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья.

После таких похвальных, хотя несколько кратких биографий Чичиков увидел, что о других чиновниках нечего упоминать и вспомнил, что Собакевич не любил ни о ком хорошо отзываться.

- Что ж, душенька, пойдем обедать, - сказала Собакевичу его супруга.

- Прошу! - сказал Собакевич.

Засим, подошевши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, дама или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!

- Щи, моя душа, сегодня очень хороши! - сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. - Эдакой няни, - продолжал он, обратившись к Чичикову, - вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!

Усадьба Собакевича представляет собой важный элемент в характеристика этого персонажа.

В этой статье представлена цитатная характеристика усадьбы Собакевича в поэме "Мертве души": описание деревни (имения, поместья) в цитатах.

Усадьба Собакевича в поэме "Мертвые души": описание в цитатах (деревня, имение, поместье)

Собакевич - хороший хозяин. Он действительно занимается своей усадьбой (поместьем, имением, деревней).

Собакевич - это деятельный и основательный помещик. В его усадьбе все постройки прочны, долговечны и надежны. Имение Собакевича поражает своим порядком и качеством построек.

Правда, эти крепкие, добротные постройки выглядят неуклюже, как и сам "богатырь" Собакевич. Дело в том, что Собакевич заботится об удобстве и прочности вещей, а не об их красоте и изяществе. Этот подход имеет свои преимущества: крестьяне Собакевича не страдают от дождя и холода, как, например, крестьяне Плюшкина.

В имении Собакевича имеется два леса, господский дом с оградой, крестьянские избы, конюшни, сараи, кухни, колодец, мастерские и т.д.

Описание усадьбы Собакевича в цитатах

Ниже представлены цитаты с описанием усадьбы (имения. поместья, деревни) Собакевича из поэмы "Мертвые души":

". Деревня показалась ему довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, – дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов.

Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин – удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана.

Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три.

Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности.

На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние.

Деревенские избы мужиков тож срублены были на диво: не было кирчёных* стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует.

Словом, все, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. "

Это было описание усадьбы (поместья, имения, деревни) Собакевича в поэме "Мертвые души" Гоголя.

Помещик Собакевич - хороший хозяин своей усадьбы. Он предпочитает удобство и мало заботится о красоте вещей. Все это отражается на внешнем виде его дома и на интерьере комнат.

Грубый деревянный дом Собакевича является отражением его грубого характера:

". Словом, все, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. "

". посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, – дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов. "

Архитектор хотел сделать этот дом аккуратным, изящным и красивым. Но для Собакевича удобство - это самое главное, поэтому он "переделал" дом на свой вкус:

". Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин – удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана. "

". Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три. "

Дом Собакевича: описание интерьера

Жилище Собакевича оформлено внутри все в том же "медвежьем", грубом стиле. Интерьер дома выглядит так же масштабно и неуклюже, как и сам хозяин.

Гостиная Собакевича

В гостиной Собакевича даже мебель выглядит как-то "по-медвежьи":

". Чичиков еще раз окинул комнату, и все, что в ней ни было, – все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома;

Стол, кресла, стулья – все было самого тяжелого и беспокойного свойства, – словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» или: «И я тоже очень похож на Собакевича!». "

". Вошед в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказавши опять: «Прошу!» Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу.

Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные.

Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые. "

". Возле Бобелины, у самого окна, висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича. "

". Почти в течение целых пяти минут все хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на дне которой удил он хлебные зернышки. "

Столовая Собакевича

О столовой известно лишь то, что стол у Собакевича - небольшой:

Но на обеде у Собакевича на этом небольшом столе подаются очень большие блюда, огромные ватрушки и т.д.

Это было описание господского дома Собакевича в поэме "Мертвые души" Гоголя, описание интерьера комнат в цитатах.

Чичиков довольно сильно испугался, и, хотя деревня Ноздрева осталась далеко позади, он со страхом оглядывался назад, с трудом переводя дыхание. Он вспоминал Ноздрева нехорошими словами и одновременно с этим радовался, что так легко выпутался из ситуации. Селифан тоже был возмущен поведением барина, а в особенности тем, что коней отказались кормить овсом. Кони, казалось, тоже плохо думали о Ноздреве. Но мысли всех были неожиданно прерваны: бричка Чичикова столкнулась с коляской, в которой сидели две дамы: одна старая, другая молодая, необыкновенно красивая, что не могло ускользнуть от глаз Чичикова. В то время, пока слуги возились с повозками, Чичиков внимательно разглядывал молоденькую незнакомку, несколько раз пытался с ней заговорить, но разговора не вышло. Когда повозки были разделены, каждый поехал в свою сторону. Чичиков с сожалением проводил взглядом удалявшуюся повозку, в которой ехала девушка «с тоненькими чертами лица и тоненьким станом».

Любой человек хоть раз в жизни встречает на своем пути явление, не похожее на все, что приходилось ему видеть ранее, и тогда пробуждается в нем особое чувство, отличающееся от всего, что чувствовал прежде. Так же неожиданно в этой повести появилась и скрылась хорошенькая блондинка, образ которой запечатлелся в душе Чичикова.

Как человек взрослый и осмотрительный, он понимал, что та свежесть, придававшая девушке неповторимое очарование, скоро рассеется. Она непременно окажется под влиянием маменек и тетушек, которым удается в один год наполнить свежую головку «всяким бабьем», станет чопорной и надутой, будет думать, как бы не сказать чего лишнего, а потом вконец запутается и начнет врать. И в то же время Чичиков пожалел, что не разузнал о проезжающих побольше. Ведь если за ней числилось солидное приданое, то она могла стать «лакомым кусочком». Но показавшаяся впереди деревня Собакевича рассеяла мысли Чичикова и заставила обратиться к своему постоянному предмету.

Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тоже срублены были на диво: не было кирчёных стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует. Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы да на корабли. Словом, все, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке.

Сам Собакевич показался Чичикову похожим на медведя средней величины – его даже звали Михайлом Семеновичем. На нем был надет медвежьего цвета фрак и длинные панталоны. Ходил он неуклюже и постоянно наступал кому-то на ноги. Телосложения он был довольно крепкого, «шеей не ворочал вовсе» и редко смотрел на человека, с которым разговаривал.

Войдя в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказав: «Прошу!». Гостиная была украшена картинами с изображением греческих полководцев во весь рост. Не успели гость и хозяин заговорить, как в комнату степенно, прямо держа голову, вошла хозяйка – высокая дама в чепце с лентами. «Это моя Феодулия Ивановна!» – представил жену Собакевич, и Чичиков поспешил поцеловать ее ручку, заметив, что она пахнет огуречным рассолом. Феодулия Ивановна движением головы, свойственным королевам, попросила мужчин садиться, затем села сама, укрывшись платком, и ни разу во время разговора не повела ни глазом, ни бровью. Когда все сели, возникла пауза, во время которой Чичиков успел оглядеть всю комнату и заметить, что все, что в ней находилось, было таким же прочным и неуклюжим, как и сам хозяин. Каждый предмет как будто хотел сказать: «И я тоже Собакевич!»

Чичиков, как обычно, завел разговор о достоинствах чиновников, но оказалось, что Собакевич считает всех их общих знакомых – председателя палаты, губернатора, полицеймейстера и остальных – мошенниками и дураками: «Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья». Все это удивило Чичикова, и он не стал вспоминать других чиновников.

– Что ж, душенька, пойдем обедать, – сказала Собакевичу его супруга.

– Прошу! – сказал Собакевич.

Засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, дама или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке.

– Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. – Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!

– У губернатора, однако ж, недурен стол, – сказал Чичиков.

– Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете.

– Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.

– Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.

– Фу! какую ты неприятность говоришь, – сказала супруга Собакевича…

– Что ж, душа моя, – сказал Собакевич, – если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, – продолжал он, обращаясь к Чичикову, – это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это все не то, это все выдумки, это все. – Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. – Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье – фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. – Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки.

«Да, – подумал Чичиков, – у этого губа не дура».

– У меня не так, – говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки, – у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха!

– Кто такой этот Плюшкин? – спросил Чичиков.

– Мошенник, – отвечал Собакевич. – Такой скряга, какого вообразить трудно. В тюрьме колодники лучше живут, чем он: всех людей переморил голодом.

– Вправду! – подхватил с участием Чичиков. – И вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?

– Неужели как мухи! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?

– В пяти верстах! – воскликнул Чичиков и даже почувствовал небольшое сердечное биение. – Но если выехать из ваших ворот, это будет направо или налево?

– Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке! – сказал Собакевич. – Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.

– Нет, я спросил не для каких-либо, а потому только, что интересуюсь познанием всякого рода мест, – отвечал на это Чичиков.

За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке. Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше. Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье – ни груша, ни слива, ни иная ягода, до которого, впрочем, не дотронулись ни гость, ни хозяин. Хозяйка вышла, с тем чтобы накласть его и на другие блюдечки. Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков обратился к Собакевичу, который, лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его рукою. Чичиков обратился к нему с такими словами:

– Я хотел было поговорить с вами об одном дельце.

Собакевич слегка принагнул голову, приготовляясь слышать, в чем было дельце.

Чичиков начал издалека, пустившись в пространные рассуждения о сложности государственного механизма и роли, которую играют в нем ревизские справки. «Собакевич все слушал, наклонивши голову», и ничего не отражалось на его лице.

– Вам нужно мертвых душ? – спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.

– Да, – отвечал Чичиков и опять смягчил выражение, прибавивши: – несуществующих.

– Найдутся, почему не быть. – сказал Собакевич.

– А если найдутся, то вам, без сомнения. будет приятно от них избавиться?

– Извольте, я готов продать, – сказал Собакевич, уже несколько приподнявши голову и смекнувши, что покупщик, верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду.

«Черт возьми, – подумал Чичиков про себя, – этот уж продает прежде, чем я заикнулся!» – и проговорил вслух:

– А, например, как же цена? хотя, впрочем, это такой предмет. что о цене даже странно.

– Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сту рублей за штуку! – сказал Собакевич.

– По сту! – вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался, или язык Собакевича по своей тяжелой натуре, не так поворотившись, брякнул вместо одного другое слово.

– Что ж, разве это для вас дорого? – произнес Собакевич и потом прибавил: – А какая бы, однако ж, ваша цена?

– Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа на руку на сердце: по восьми гривен за душу, это самая красная цена!

– Эк куда хватили – по восьми гривенок.

Поведение Собакевича возмутило Чичикова, и он покидал имение в дурном расположении духа. Он считал, что знакомый человек не должен брать такие деньги за людей, которых уже нет в живых. Когда бричка выехала со двора, он оглянулся и увидел, что хозяин провожает его взглядом, как будто хочет узнать, куда он поедет. Поэтому к Плюшкину Чичиков отправился обходным путем. Когда бричка доехала до середины деревни, он подозвал к себе первого попавшегося мужика, тащившего на плече бревно, и спросил у него, как можно доехать к Плюшкину. Крестьянин сказал, что не знает такого. Но когда Чичиков уточнил, что этот барин – скряга, и плохо кормит мужиков, крестьянин вскрикнул: «А! заплатанной, заплатанной!»

Было им прибавлено и существительное к слову «заплатанной», очень удачное, но неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался, сидя в бричке. Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а все сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, – одной чертой обрисован ты с ног до головы!

Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера. Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.

Собакевич 1. описание усадьбы дома помещика ". Деревня показалась ему довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, – дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов. Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин – удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана. Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три. Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тож срублены были на диво: не было кирчёных* стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует. Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы да на корабли. Словом, все, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. " 2. портрет героя «медведь, совершенный медведь… «он ему на этот раз показался весьма похожим на средней величины медведя. " ". скорее железо могло простудиться и кашлять, чем этот на диво сформованный помещик. " ". Эк наградил-то тебя Бог! вот уж точно, как говорят, неладно скроен, да крепко сшит. " Лицо Собакевича настолько широкое и круглое, что напоминает тыкву: ". круглое, широкое, как молдаванские тыквы.. 3. занятия Больше всего Собакевич любил вкусно поесть. у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха. " (Собакевич о своих обедах) ". он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки. " ". За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке. " Собакевич одного чего-нибудь спросит, да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует за ту же цену. " (обед Собакевича в трактире) 4. характер Грубый. Порядочный человек для помещика имеющий власть прокурор «…да и тот …свинья». Плохо отзывается обо всех людях: ". Собакевич не любил ни о ком хорошо отзываться. " хитрый человек: ". да еще и бестия в придачу. " (бестия - то есть плут, пройдоха) хороший хозяин: ". Да вот теперь у тебя под властью мужики: ты с ними в ладу и, конечно, их не обидишь, потому что они твои, тебе же будет хуже. " (Чичиков о Собакевиче) ценит прочность в вещах: ". Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. " 5. речь, манеры речь торгаша: «Эк, куда хватили… ведь я продаю не лапти» ; «Стыдно вам и говорить такую сумму. Вы торгуйтесь, говорите настоящую цену» ; «Да чего вы скупитесь? Право, не дорого» . Но , когда надо пускается в такое красноречие, что Чичиков не успевает вставить ни одного слова. У Собакевича, при всей грубости его натуры, есть какие-то представления о приличии и долге гостеприимства, и поэтому он, отзывавшийся о ком-либо «с хорошей стороны», преисполненный уважения к Чичикову, определяет его в разговоре с женой: «преприятный человек». В речи его присутствуют бранные слова ж выражения. Так, характеризуя городских чиновников, он называет их «мошенниками» и «христопродавцами». Губернатор, но его мнению, «первый разбойник в мире», председатель — «дурак», прокурор — «свинья». 6. покупка мертвых душ Помещик Собакевич очень гордится своими крестьянами - и живыми, и умершими. Среди "мертвых душ" Собакевича есть выдающиеся мастера, известные по всей округе: прекрасные плотники, каретники и т.д Покупка выливается Чичикову "в копеечку", так как Собакевич знает цену своим крепостным: ". дешевле нигде не купите такого хорошего народа. "

Читайте также: