Перо чернильница жара и льнет линолеум к подошвам

Обновлено: 02.05.2024

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам…
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берет —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!

Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам…
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берет —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!

Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Другие статьи в литературном дневнике:

  • 29.06.2017. Иосиф Бродский. С видом на море.
  • 28.06.2017. Неизвестный автор.
  • 26.06.2017. Иннокентий Анненский.
  • 21.06.2017. Виктор Цой. Кукушка.
  • 20.06.2017. Николай Гумилёв. Жираф.
  • 19.06.2017. Борис Пастернак. Единственные дни.
  • 10.06.2017. Роберт Рождественский. Будь, пожалуйста, послабее.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2022 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам…
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берет —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!

Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Анализ стихотворения «С видом на море» Бродского

Лейтмотив произведения «С видом на море» Иосифа Александровича Бродского – нарастающее чувство сиротства, отверженности.

Стихотворение создано в 1969 году. Его автору исполнилось 29 лет, он находится у советской власти на карандаше, уже перенес принудительное психиатрическое освидетельствование, ссылку «за тунеядство», практически не имеет возможности печататься. Впрочем, стараниями К. Чуковского, молодого поэта приняли в Группком переводчиков. И. Бродскому удалось свести знакомство с некоторыми легендами еще Серебряного века, например, с А. Ахматовой. Именно в ее доме он встретил литературоведа И. Медведеву-Томашевскую. Позднее он не раз бывал у нее в гостях в Гурзуфе. В основу стихотворения легли крымские впечатления поэта. В жанровом отношении – пейзажная лирика с философским подтекстом, рифмовка перекрестная и смежная, 8 строф. Лирический герой приезжает к морю «в несезон», в октябре. Это обстоятельство – уже знак бегства, потерянности, оторванности от кипучей жизни. Он приехал зализывать раны. Герой встречается с одиночеством и пытается быть мужественным перед его лицом. Поэт с иронией величает героя «пророком». Его глазами он смотрит на осеннее солнце. Герой купается в холодной воде, под порывами ветра. Потом «лезет в гору», как завзятый турист. В осеннем пейзаже есть скрытая от большинства отдыхающих правда, и она созвучна герою. Он сочиняет стихи. Уже не «провидческие», футуристические, а обращенные в прошлое. Кажется, будущее его больше не манит. Он уходит в минувшее и из настоящего момента. «За скобки года»: то есть, выпасть из времени (впрочем, это вряд ли), пространства. Между тем, пейзаж открыточно красив. Поэт сообщает об этом без восторга, с иронией. К примеру, если бы луна и звезды упали с неба, то утонули бы в заливе, а не разбились об асфальт. «В особенности – горя»: и травля просто за инаковость, и мучительная любовь (хотя поэт еще не знал, что дело кончится разрывом), и ощущение пустоты внутри и вокруг себя, разъединенности. Ощущение гибельное, зато без иллюзий. В финале поэт переходит на повелительное наклонение, обращается к конкретному человеку, читателю. «Не жди, сядь в поезд». Море обширнее горя. Оно лечит даже своим монументальным безразличием. Герой смиряется, вздыхает, смотрит на себя по-другому, пишет стихи не с былой экспрессией, но с почти нужной глубиной. Во всяком случае, пытается. В стихе чувствуется скрытая полемика с А. Пушкиным и его отношением к осени и морю. Лексика колоритная, местами возвышенная, есть и просторечная (лезет). Прозаизмы: кровельном железе, неглиже. Сравнение: как дождь. Повторы. Анжамбеманы (переносы): скажем, в 5-6 строке первой строфы. Олицетворение: рука ветра. Эпитет: незримых пальцах (еще и метафора). Инверсия: гниют баркасы, льнет линолеум (еще и звукопись). Ковчег: библейский Ноев ковчег. Флористические названия: олеандры, бугенвилии, виноградники, буки. Детальный крымский пейзаж. Оксюморон (нелепость): гладь щербатая.

Стихи «С видом на море» И. Бродского посвящены И. Медведевой, другу и литературоведу.

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечётку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на вёсла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчёсывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьёт уже
на набережной в неглиже.

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь даёт как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

Перо. Чернильница. Жара.
И льнёт линолеум к подошвам.
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот ещё резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берёт —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!

Здесь виноградники с холма
бегут темно-зелёным туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
её и тьму других светил
залив бы с лёгкостью вместил.

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

На этой странице находится текст песни ПРиехать к морю в несезон - Иосиф Бродский, а также перевод песни и видео или клип.

I
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам.
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это – временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берет -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности – горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

октябрь 1969, Коктебель I
October. the sea in the morning
lays her cheek on the breakwater .
Acacia pods in the wind,
like rain on the corrugated iron ,
tap-dance beat . beam
lights , risen from the sea,
rather shrill than searing ;
echoing his shrillness ,
Grounded on the oars oarsmen
look at the snow-capped teeth .
II
As long as the hand of a brave
South-west , on the invisible fingers,
comb the clouds,
Agave in explosives and palms
producing a stir
fait toilet without soap
prophet , flat-footed
in the creation of an idol ,
his first coffee drinkers already
on the waterfront in a negligee .
III
Then he jumps , cross,
in the surf, but in a fight melee
it crashes . Pick up
Press yesterday in a booth ,
it is placed in one
aluminum access ;
rotting barges upside down ,
smoke on the horizon cruiser
and dry seaweed on
occiput flat boulder .
IV
Then he leaves the Breg .
He climbs up the hill effortlessly .
He returned to the ark
of oleander and bougainvillea ,
so fused with mountain
that gives the bottom of the flow as if
when through the thickets sometimes
lurks at the bottom of the bay ;
and table stands in the ark that
long abandoned cattle.
V
Feather. Inkwell. Heat.
And clings to the soles of linoleum .
And it runs from the pen
not about the future but about the past ;
then that the author of these lines,
whose insight eagle
could envy , the Prophet ,
which is now disproved ,
lost thirst prophesies
the lyre is trying to rattle .
VI
Come to the sea in the off-season ,
besides materyalnyh benefits
has the more reason ,
it - is temporary, but the yield
the brackets , the goal of
prison. Chuckles wryly ,
let time does not take bribes -
Space , friend, lovers of money !
Eagle dvugrivennika rights
four seasons of trampling !
VII
Here the vineyards from the hill
run dark green with fatness .
White House hostess
here stoked pink beech .
Cock evening voice.
Slow twisting somersaults
moon does not threaten to break
on the surface of chipped asphalt :
its darkness and other luminaries
Bay would move together.
VIII
When so many behind
all, in particular - of grief ,
support someone's not wait ,
sit on the train , landed at sea.
It is extensive. it
and deeper. This superiority -
not too happy . but
if to feel orphaned ,
it is better at locations whose appearance
care than quips .

Читайте также: