Гуссерль жизненный мир как забытый смысловой фундамент естествознания

Обновлено: 14.05.2024

ЖИЗНЕННЫЙ МИР (Lebenswelt) — одно из цен­тральных понятий поздней феноменологии Гуссерля, сформулированное им в результате преодоления узкого горизонта строго феноменологического метода за счет обращения к проблемам мировых связей сознания. Та­кое включение "мировой" исторической реальности в традиционалистскую феноменологию привело к выдви­жению на первый план в позднем гуссерлианстве темы "кризиса европейского человечества, науки и филосо­фии". Отвечая на вопрос о сущности и причинах этого кризиса, Гуссерль говорит о "заблуждениях" европей­ского одностороннего рационализма, запутавшегося в объективизме и натурализме и вытеснившего дух, чело­веческое, субъективное из сферы науки. Разрешить этот кризис призвана, по Гуссерлю, новая "наука о духе", ко­торую он и называет наукой о Ж.М. В ее рамках провоз­глашается зависимость научного познания от более зна­чимого, высокого по достоинству способа "донаучного" или "вненаучного" сознания, состоящего из суммы "не­посредственных очевидностей". Это сознание, а также вытекающая из него форма ориентации и поведения и была названа Гуссерлем "Ж.М.". Это — дофилософ-

ское, донаучное, первичное в гносеологическом смысле сознание, которое имеет место еще до сознательного принятия индивидом теоретической установки. Это — сфера "известного всем, непосредственно очевидного", "круг уверенностей", к которым относятся с давно сло­жившимся доверием и которые приняты в человеческой жизни вне всех требований научного обоснования в ка­честве безусловно значимых и практически апробиро­ванных. Характерными чертами Ж.М. Гуссерль считал следующие: а) Ж.М. является основанием всех научных идеализации; б) Ж.М. — субъективен, т.е. дан человеку в образе и контексте практики, — в виде целей; в) Ж.М. — культурно-исторический мир, или, точнее, об­раз мира, каким он выступает в сознании различных че­ловеческих общностей на определенных этапах истори­ческого развития; г) Ж.М. — релятивен; д) Ж.М. — как проблемное поле не "тематизируется" ни естественной человеческой исследовательской установкой, ни уста­новкой объективистской науки (вследствие чего наука и упускает из виду человека); е) Ж.М. — обладает априор­ными структурными характеристиками — инварианта­ми — на основе которых и возможно формирование на­учных абстракций и т.д., а также возможность выработ­ки научной методологии. Именно в этом последнем свойстве Ж.М. — Гуссерль отыскивает искомую основу для обоснования познания, "погрязшего" в объекти­вистских ценностях. Эти инварианты — "пространство-временность", "каузальность", "вещность", "интерсубъ­ективность" и т.д. — не сконструированы, а даны, по Гуссерлю, в любом опыте; в них фундирован любой конкретно-исторический опыт. Ж.М. и жизненные миры оказываются тождественными, и любое познание обре­тает поэтому прочный фундамент в конкретной челове­ческой жизнедеятельности. Таким образом, по Гуссер­лю, достигается преодоление пороков объективизма. Та­кой многообещающий подход оказался, однако, крайне противоречивым, т.к. инварианты Ж.М. являются, по Гуссерлю, "конструктами" абстрагирующей теоретиче­ской деятельности, результатом редуцирования челове­чески-субъективной, смысловой стороны объектов сре­ды как сферы значений, конституированных только трансцендентальной субъективностью. Универсальные категории Ж.М. возникают, таким образом, только в ре­зультате отвлечения от всего конкретно-индивидуально­го, субъективного, что в конечном счете приводит к ут­рате того же человеческого смысла, что и в односторон­не рационалистическом, объективистском естествозна­нии. Выходит, конкретно-исторический Ж.М. не может быть универсальным фундаментом наук, а последний в свою очередь не может быть конкретно-историческим. Жизненность, конкретность, субъективность так или иначе остаются по ту сторону научности. Несмотря на

осознание этого противоречия последователями Гуссер­ля, тема "науки о духе" как онтологии Ж.М. становится в 20 в. самой популярной в феноменологии и экзистен­циализме. Значение учения Гуссерля о Ж.М. определя­ется тем, что в нем была затронута важная проблема взаимодействия науки и социально-исторической прак­тики человечества; в структуре последней наука и науч­ное познание выступают в роли только одной из ее сфер и потому не являются "самодостаточными самоданнос­тями". Скорее они во многом определяются другими об­ластями человеческого познания и практики, что предпо­лагает исследование социальной сути научного познания и общественно-исторических функций науки как соци­ального феномена. Учение Гуссерля о Ж.М. и обозначи­ло весь круг данной проблематики, явившись своеобраз­ным феноменологическим вариантом их анализа и реше­ния. Суть феноменологического подхода заключается здесь в том, что этот анализ был осуществлен Гуссерлем сквозь призму первоначальных "данностей" трансцен­дентального сознания, априорных по отношению к тео­ретическим систематизациям. (См. также Гуссерль.)

В последних докладах Гуссерля, доступных нам в труде Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология (1936), генезис конституции еще раз в особом аспекте становится проблемой. Хотя Гуссерль и сделал действенным то, что разумеющий пассивную заданность должен бы сделать ее очевидной посредством реактивации, он все же осознавал, что мышление довольно часто выбирает другие пути. Это проявляется там, где «орудуют» исключительно пассивно перенятыми значениями, не заручившись очевидностью исходной активности, не сделав себе вразумительным само перенятое[44].

Следствия, проистекающие из такого отказа от собственной претензии на очевидность, становятся отчетливыми в обособлении культурных габитуалитетов. Выражение этого — утрата «рациональной культуры», идущая вразрез с научным прогрессом. В своем сочинении о кризисе Гуссерль не ограничивается лишь общими разговорами о кризисе или упадке европейской культуры ввиду политической ситуации тридцатых годов, но истолковывает ситуацию также и как кризис философии. Причиной он называет неспособность науки и философии оказать содействие человеку в достижении той формы существования, которая обусловливалась бы разумным убеждением. Экзистенциализм, мировоззренческая философия и позитивизм если и не влекут за собой кризис культуры, то все же сопровождают его, не будучи в состоянии ему противодействовать.

В сочинении о кризисе размышления Гуссерля концентрируются на позитивистской идее науки, которая лишь голые факты делает критерием объективно фиксируемого и критерием смысла. В связанной с этим элиминации субъекта Гуссерль усматривает подлинную утрату жизненной значимости наук. В результате десубъективизацни были бы устранены и те вопросы, в которых речь идет о свободе и ответственности, о разуме и безумии. Гуссерлевское эмфатическое представление о философии, как рациональной приуготовительнице человеческих путей, можно противопоставить скепсису. Едва ли возможно оспорить его постулат, что объективные науки и философия не могут отделиться от конкретной субъективной жизни и значимых проблем исторической жизни.

В критической реконструкции развития науки, которое тесно связано с именем Галилея, Гуссерль пытается противопоставить свою точку зрения естественнонаучному объективизму, придерживающемуся идеи истинного, от субъективных воздействий независимого бытия. Решающий шаг к естественнонаучному мышлению Гуссерль усматривает в математизации природы. Исходный мотив к этому шагу он обнаруживает в мире донаучного опыта. Так, геометрическая методика оперативного определения отсылает к донаучному, требуемому жизненной практикой процессу обмеривания. Гуссерль производит набросок развития от практического измерения к чисто геометрическим мыслительным операциям, к геометрическому идеальному, с его предельными формами. В процессе такого развития дело идет, по Гуссерлю, к опустошению первоначального смысла геометрии. То, что ее первоначальный смысл состоял в том, чтобы быть методом практического миропозпания, со временем отходит па задний план. Геометрически-идеальные объекты, геометрическое пространство, геометрическая плоскость и т. д. представляют собой идеальные конструкты. В этом методическн-идеализирующем виде они передаются дальше в культурно-научных пределах. Они предоставляют возможность снова и снова обрабатывать с их помощью новое, и вместе с тем предлагают мир идеальных предметностей в качестве рабочего поля. Они остаются в распоряжении в качестве идеальных конструктов, не требуя всякий раз новой экспликации своей смысловой структуры.

Эти мыслительные образования ведут к объективированному посредством конструкции миру идеальностей. Мир в этом мышлении представляет собой универсальную форму всех тел, и в этой форме он обусловлен конструкцией. Это пропавшее отношение к непосредственно зримому телесному миру маркирует утрату связи с жизненным миром. Жизненный мир (Lebenswelt), трактуемый в качестве мира, который в нашем конкретном практическом сознании неизменно считается истинным, конфронтирует с Идеальным объективно-научных истин. При этом происходит щедрое на последствия смещение смысла: символически-математические теории наслаивают жизненный мир — что исходно было методом познания, возвышается до истинного бытия. При таком смысловом смещении не учитываются сообразные сознанию смысловые импликации тех идеальных структур, понятии, положений и теорий, которые всегда входят в состав подобных образований.

Своей критикой Гуссерль указывает на то, что одно только пассивное перенятие, без самостоятельного понимания, способно превратить ученого в техника своего собственного метода. В противоположность этому Гуссерль отрицает противопоставленность обрисованного развития, которое он подразумевает под понятием объективизма, своей трансцендентально-феноменологической позиции. Объективизм движется на почве заданного мира и спрашивает о его объективной истине. Трансцендентально-феноменологический тезис противостоит тому, что в переживании сознания донаучной жизни развертывается смысл и значение объективного мира. В гуссерлевском тезисе о соотнесенности наук с жизненным миром содержится суть его критики самосознания объективизма. Эту отстаиваемую соотнесенность (R?ckbeziehung) не так уж легко видеть, если не представлять себе с достаточной ясностью, какое значение жизненный мир имеет в качестве основания.

В естественной установке жизненный мир охватывает совокупность моих субъективных смысловых горизонтов. Он соотнесен с субъектами, которые в своих интересах, представлениях, предпочтениях относятся к реальности. Жизненный мир представляет собой обширный горизонт, в пределах которого развиваются различные интересы и целеполагания. Действуя внутри подобных, определяемых интересами, горизонтов, мы живем в убеждении, что нам противостоит попросту сущий мир. Он существует для нас в континуальных смысловых содержаниях, способных заново подтверждаться, соответственно вынужденных модифицироваться, которые, однако, могут оказаться и ложными. При разъяснении персональной установки мы охарактеризовали его, как коррелят установок и габитуалитетов. Универсальное значение мира, постоянно предполагаемое при всех смысловых содержаниях, артикулируется в универсальном, открытом горизонте, связанном с любым переживанием сознания и охватывающем этот мир неизменно сообразно сознанию.

Горизонтное сознание мира имплицирует дальнейшие взаимосвязи отсылок и ожидание приближения к вещам посредством открытия дальнейших определений. Что значимо для нас в повседневном мире, доказывается на наших опытах и нашей взаимосвязи опытов. Действительно то, что подтверждается опытом. Что в ряду опытов получает свое оправдание, обретает статус Действительного. Это не исключает сомнения или спора. Но и возражения не упраздняют широкого поля согласующегося опыта, «нормального универсального единогласия» (universale Normalstimmigkeit). Как в прагматизме, с которым Гуссерль познакомился через Уильяма Джеймса, каждый новый опыт, благодаря преобразованиям мнений, интегрируется в единое целое. Наиболее отчетливо эта универсальная значимость проявляет себя в допущении, что для любого ложного суждения можно отыскать соответствующее верное. То же самое касается «коммуникативного единогласия»: в разногласиях предполагаются возможности взаимной корректировки. Как значимый коллективный горизонт, жизненный мир обладает статусом согласованного, т. е. когерентного опыта, который в обоюдных корректировках удостоверяется, как процесс опытного согласования. Таким образом, жизненный мир обозначает сферу испытаний, которая задает смысловые границы направляемой интересами человеческой жизни во всех ее целеполаганнях.

Согласно представлению Гуссерля, в этом донаучном притязании жизненного мира на значимость следует усматривать основание, на котором только и способны развернуться все объективные науки. Требование научности представляет собой определенную форму универсальной значимости. Скачок от донаучной значимости к научной заключен в идее безусловной всеобщности опыта. Донаучному интенциональному сознанию свойствен тот открытый горизонт, который намечается во взаимодействии «всего только сигнитивных» мнений и допущений и мыслимых в качестве возможных исполнений. Наука трансформирует открытый горизонт в идеализированную форму. Идея завершенного представления в безусловной всеобщности ведет к понятию идеального познания вещи и идеально-возможного опыта. Естественнонаучно трактуемая, строгая объективность предполагает метод систематических идеализации: математический метод из наглядных представлений конструирует идеальные предметности. В этой форме мир возможных опытов ведет к представлению сущей-в-себе природы.

При реконструкции мыслительного пути Гуссерля мы, не сосредоточиваясь на этом специально, выполняли эпохе: мы встали над жизненным миром и сделали его темой в его субъективной связи с горизонтным сознанием. В аспекте его всеобщей структуры мы познали его, как ноэматический коррелят множества теоретических и практических актов. Основу его универсальной значимости мы обнаружили в опытной взаимосвязи и ее удостоверяющих синтезах. При этом выяснилось, что естественнонаучный концепт репрезентирует лишь вариант наряду с другими установками и способами миропознания.

С феноменологической точки зрения мир проявляет себя не как нанизывание предметов и предметных областей, а как универсальный горизонт. Интенциональная структура универсального горизонта характеризуется посредством связанного с каждым актуальным переживанием сознания горизонта дальнейших возможностей. К составу универсального горизонта причисляются те исходные смыслоучереждения, — Гуссерль называет их «праучереждения» (Urstiftungen) — которые в отношении спектра опытов утверждаются, как знакомые образцы опыта и как привычный горизонт ожиданий. Этот процесс, характеризуемый Гуссерлем как пассивная габитуализация праучереждений, чеканит самопонимание горизонтного сознания. История культурных достояний, развитие от простого предмета обихода к научному конструкту отображает процесс таких пассивных габитуализаций.

Понятие жизненного мира противопоставляет соотнесенность универсального горизонта с субъектом ложному самосознанию объективизма. В нерефлексивной установке объективизм артикулируется как само собой разумеющееся убеждение в наличии мира, как вера в объективное существование. Интенциональный анализ объясняет эту веру горизонтным сознанием и связанной с ним идеей дальнейшей определимости предметов. Научное сознание всегда предполагает это горизонтное сознание, а вместе с ним — донаучное восприятие и опыт. В своей претензии на познание оно отослано к этому созерцаемому миру.

Понятием мира как универсального горизонта и понятием жизненного мира Гуссерль расширил первоначальный вопрос о смысле истины в отношении отдельных актов сознания и определенных предметов до универсальной проблемы истины. Научная претензия на познание оказывается поэтому регулятивной идеей, которая намечает процессу познания лишь направление, не будучи в состоянии указать и удостоверить определенную конечную точку.

8. Западноевропейская философия средних веков: разум и вера, истина и знание, сомнение и откровение. Кризис веры и разделении философии и теологии

8. Западноевропейская философия средних веков: разум и вера, истина и знание, сомнение и откровение. Кризис веры и разделении философии и теологии Философия феодального общества, развивавшаяся в эпоху от крушения Римской империи (V век) до возникновения ранних форм

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ Моисей Матвеевич Рубинштейн родился 28 июня (по новому стилю) 1878 года в селе Захарово Верхнеудинского уезда Забайкальской области в купеческой семье. После окончания Верхнеудинского (ныне Улан-Удэ) уездного училища он продолжил образование в Иркутской

КРИЗИС РАЦИОНАЛИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ[133]

КРИЗИС РАЦИОНАЛИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ[133] (Виндельбанд. Прелюдии)В хорошем русском переводе появилась книга, признанная почти классическим и самым изящным изложением системы критического идеализма. «Прелюдии» Виндельбанда занимают видное место в современной

Жизненный путь и труды Шопенгауэра

Жизненный путь и труды Шопенгауэра Шопенгауэр вновь опускает нас на бренную землю. Человеком он был тяжелым и своенравным, но труды его достойны восхищения. Со времен Платона среди философов не было обладателя более утонченного стиля, чем Шопенгауэр. К тому же его

"ЖИЗНЕННЫЙ ПОРЫВ"

"ЖИЗНЕННЫЙ ПОРЫВ" "ЖИЗНЕННЫЙ ПОРЫВ" - понятие философской системы Бергсона - несущая конструкция его модели "творческой эволюции". Согласно Бергсону, опиравшемуся на ряд положений концепции эманации по Плотину, поток течения жизни, зарождаясь "в известный момент, в

Жизненный стиль «Производителя для себя»

Жизненный стиль «Производителя для себя» Добровольное вовлечение потребителя в производство имеет ошеломляющие последствия. Чтобы понять это, полезно вспомнить, что рынок появился именно вследствие разделения потребителя и производителя, которое в настоящее время

§ 1. В окружении мэтров: жизненный путь

§ 1. В окружении мэтров: жизненный путь Теорию Медарда Босса, как и взгляды Бинсвангера, принято относить к экзистенциальному анализу. Иногда для дифференциации некоторые исследователи по отношению к последнему применяют непосредственно термин «экзистенциальный

Глава I. Эпоха. Жизненный путь

Глава I. Эпоха. Жизненный путь Я должен идти вперед. Б. Больцано ехия и Словакия конца XVIII — середины XIX столетия переживали эпоху национального возрождения. С точки зрения идейно-политической она характеризовалась широким распространением идей Просвещения, которые

Что такое жизненный выбор?

Что такое жизненный выбор? Елена Сикирич, психолог,президент культурной ассоциации «Новый Акрополь» в РоссииЖизненный выбор – дело ответственное и серьезное, но, в то же время, в нем есть нечто удивительно интересное, захватывающее. Бывают ситуации, когда кажется, что мы

Жизненный шанс

Жизненный шанс Елена Сикирич, психолог,президент культурной ассоциации «Новый Акрополь» в России Могу ли я надеяться, что когда-нибудь Судьба проявит свою благосклонность и пошлет мне Шанс, единственный и неповторимый? Из письма в редакцию журнала В первом искреннем

Глава 26 Экономика. Рыночная экономика. Плановая экономика. Финансовый кризис и кризис управления

Глава 26 Экономика. Рыночная экономика. Плановая экономика. Финансовый кризис и кризис управления Экономика есть искусство удовлетворять безграничные потребности при помощи ограниченных ресурсов. Лоуренс Питер «Социоэкономическая структура общества формирует

В высшей степени важно подчеркнуть, что уже Галилей осуществил замещение единственно реального, опытно воспринимаемого и данного в опыте мира - мира нашей повседневной жизни миром идеальных сущностей, который обосновывается математически. Это замещение было воспринято его последователями и физиками последующих столетий.

В геометрии Галилей сам был восприемником. Воспринятая им геометрия и воспринятый им способ "созерцательной" концептуализации, доказательства, "интуитивных" конструкций уже не был той изначально данной геометрией; в этой "созерцательности" она утратила свой смысл. Уже античная геометрия была специфического рода "te^vtj" , она весьма далеко отошла от первоистоков непосредственного созерцания и первоначально созерцательного мышления, которые и послужили истоком и так называемой геометрической интуиции, оперирующей идеальными сущностями, и конструирования ею своего смысла. Геометрии идеальных сущностей предшествовало практическое искусство землемерия, которое ничего не знало об идеальных сущностях. Однако такие предгеометрические процедуры заложили смысловой фундамент геометрии, фундамент для величайшего открытия - открытия процедуры идеализации: к этому же относится и изобретение идеального мира геометрии, иначе говоря, методики объективирующего определения идеальных сущностей с помощью конструкций, обладающих "математическим существованием". Роковое упущение Галилея заключалось в том, что он не обратился к осмыслению изначальной смысловой процедуры, которая, будучи идеализацией всей почвы теоретической и практической жизни, утверждала его в качестве непосредственно чувственного мира (и прежде всего в качестве эмпирически созерцаемого физического мира), из коего и проистекает мир геометрических идеальных фигур. То, что дано непосредственно, не стало предметом размышления, не стало предметом размышления то, как в свободном фантазировании из непосредственно созерцаемого мира и его форм создаются, правда, в качестве лишь возможных, эмпирически-созерцательные и отнюдь не точные формы; какова мотивация и какова та новая процедура, которая впервые собственно и предполагает геометрическую идеализацию. В воспринятых геометрических методах эти процедуры уже не были жизненными, тем не менее сознательно завышался внутренний смысл точности, характерный для осуществленных методов, до уровня теоретического сознания . Поэтому и могло показаться, что геометрия сама создает собственные, непосредственно очевидные априорные "созерцания" и свою абсолютную истину с помощью мышления, управляющего ими, истину, приложимость которой есть нечто само собой разумеющееся. То, что принималось за нечто само собой разумеющееся, оказалось видимостью, как было уже показано выше, при интерпретации мышления Галилея, где было отмечено, что приложение геометрии имеет гораздо более сложные смысловые истоки, что все это осталось и для Галилея, и для его последователей скрытым. Следовательно, от Галилея берет свое начало замещение идеализованной природы природой (непосредственно) преднаучным образом созерцаемой.

Нередко любое случайное (и даже "философское") переосмысление технически искусного труда останавливается на выявлении специфического смысла идеализованной природы, не достигая радикального осмысления конечных целей естествознания нового времени и связанной с ним геометрии, целей, которые вырастают из преднаучной жизни и ее мира. С самого своего возникновения естествознание и связанная с ним геометрия должны служить целям, которые заключены в этой жизни и должны быть соотнесены с жизненным миром. Человек, живущий в этом мире, в том числе и человек, исследующий природу, может ставить все свои практические и теоретические вопросы, только находясь внутри этого мира, может теоретически относиться к нему лишь в бесконечно открытом горизонте непознанного. Всякое познание законов обеспечивает переход от знания лишь законов к рациональному предвидению осуществления действительных и возможных феноменов опыта, выявляемых им при расширении опыта с помощью систематических наблюдений и экспериментов, проникающих за горизонт непознанного и проверяемых различными формами индукции. Конечно, повседневная индукция предшествует индукции, осуществляемой в соответствии с научным методом, но и она по сути не изменяет смысл предданного мира как горизонта всех форм индукции, исполненных смысла. Мы сталкиваемся с этим миром как миром известных и неизвестных нам реалий. К миру действительного, опытного созерцания принадлежат и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в соответствии с телесным способом существования личности. Однако здесь мы не сталкиваемся ни с геометрическими идеальными сущностями, ни с геометрическим пространством, ни с математическим временем во всех его формах.

Важное, хотя и тривиальное замечание. Однако эта тривиальность уже в античной геометрии была искажена точной наукой, а именно отождествлением методически идеализирующей процедуры с тем, что предпослано в качестве действительности до всякой идеализации, дано в качестве некоего неопровержимого утверждения. Этот действительно созерцаемый, опытный и в опыте постигаемый мир, в котором практически разворачивается вся наша жизнь, сохраняется неизменным в своей собственной сущностной структуре, в собственном конкретном каузальном способе бытия независимо от того, постигаем ли мы его непосредственно или с помощью каких-то искусственных средств. Следовательно, они изменяются не вследствие того, что мы изобретаем особое искусство - искусство геометрии или искусство, изобретенное Галилеем и называемое физикой. Что же в действительности происходит благодаря этому искусству? Прежде всего достигается предвидение, экстраполирующееся на бесконечность. Можно сказать, что на предвидении, на индукции основывается вся жизнь. Уже в простом опыте индуцируется достоверность бытия. "Видимые" вещи всегда нечто большее, чем то, что мы в них "действительно и подлинно" видим. Зрительное восприятие по своей сути состояние самосущее (Selbsthaben) в единстве с пред-усмотрением (Vor-haben) и пред-мнением (Vor-meinen). Вместе с пред-усмотрением любая практика имплицитно включает в себя индукцию так, что предсказания, полученные благодаря обычной, а также благодаря четко сформулированной и "проверяемой" индукции, являются знаниями, непосредственными в противовес знаниям, полученным благодаря "методической" индукции, которая, став методом физики Галилея, экстраполирует свои процедуры на бесконечность.

В геометрической и естественнонаучной математизации мы осуществляем примерку одеяния идей, адекватных жизненному миру - миру, данному нам в нашей конкретно мирской жизни как действительный мир, с открытой бесконечностью возможного опыта, примеряем одеяние так называемых объективно-научных истин, т.е. конструируем числа -индикаторы, определяемые с помощью постоянно проверяемых методов, действительно (как мы надеемся) осуществляющихся порознь, с реальной и возможной полнотой смысла конкретно-чувственных форм жизненного мира. Тем самым мы получаем возможность предсказания конкретных, еще не существующих или уже не существующих в реальности мировых событий, созерцаемых в жизненном мире. Это предсказание намного превосходит процедуры повседневного предсказания.

Одеяние идей, присущее "математике и математическому естествознанию", или же одеяние символов, характерное для символическо-математических теорий, охватывает все конструкции, с помощью которых ученые замещают жизненный мир, придавая ему покров "объективной, действительной и истинной" природы. Одеяние идей создает то, что мы принимаем за истинное бытие, которое на деле есть метод - с его помощью действительно опытные и опытно постигаемые внутри жизненного мира предсказания (вначале весьма грубые) совершенствуются "научным образом" до бесконечности: покров идей приводит к тому, что подлинный смысл методов, формул, "теорий" остается непонятым, а при наивном объяснении возникновения метода никогда и не может быть понятым .

Проблема, как подобная наивность, может быть и постоянно была действительным историческим фактом, никогда не была осознана в своей радикальности. И метод, цель которого заключается в систематическом решении бесконечной научной задачи и в достижении определенных результатов, может проистекать из этой наивной установки и функционировать столетия с непрерывной пользой, не получая действительного осознания своего смысла и внутренней необходимости таких процедур. Итак, отсутствовал и до сих пор отсутствует подлинно очевидный самоотчет активно-познающего субъекта не только о том, что он сделал нового, о том, чем он занимается, но и о всех импликациях смысла, скрытых процессами окаменения прежних традиций и возникновения новых традиций, он не дает себе отчета в устойчивых предпосылках своих конструкций, понятий, принципов, теорий. Полезность науки и ее методов не столь очевидна как полезность действующей и надежной машины, которой человек может научиться управлять, не постигая внутренний смысл всех возможных и необходимых действий. Но не может ли геометрия, да и наука вообще, быть спроектирована, подобно машине, исходя из некоего научно совершенного понимания? Не приведет ли это вновь к "регрессу в бесконечность"?

И, наконец, не стоит ли эта проблема в одном ряду с проблемой инстинкта в обычном смысле слова? Не есть ли это проблема скрытого разума, который впервые явно осознал себя в качестве разума?

Галилей - создатель или, отдавая должное его предшественникам, один из создателей физики. Это - гений, одновременно положивший начало и завершивший физикалистское понимание природы. Он открыл математическую природу, выдвинул идею метода, бесконечного пути физических исследований и открытий. Помимо универсальной каузальности созерцаемого мира (как его инвариантной формы) он открыл то, что в дальнейшем стало называться "законом причинности", "априорной формой" "истинного" (идеализованного и математического) мира, открыл "закон точной законосообразности", благодаря которому каждое событие идеализованной природы стало рассматриваться с точки зрения точных законов. То, что Галилей был зачинателем и завершителем физикалистского понимания природы, для нас сегодня несомненно. Ничего принципиально не изменилось в результате мнимо философской и разрушительной критики "классических законов причинности" со стороны представителей новой, атомной физики. При всех ее новациях все же сохранилось, как мне кажется, принципиальное существо, а именно идея природы, математической самой по себе и данной нам в формулах. и интерпретируемой нами лишь благодаря формулам.

Я с полной серьезностью называю Галилея наиболее выдающимся мыслителем нового времени. Я восхищен величайшим основателем всей классической и неклассической физики, его в высшей степени поразительным способом мысли, который не был сугубо механистическим.

Этот способ мысли не принижается осуществленным выше объяснением его как tyvr] и той принципиальной критикой, которая показывает, что своеобразный, изначальный смысл теорий, выдвинутых великими и величайшими физиками, от них скрыт и остается скрытым. Речь идет не о смысле, который метафизически и спекулятивно утаивается в чем-то, а о смысле метода, обладающего принудительной очевидностью: весьма своеобразным и все же действительным, метода, становящегося понятным при оперировании с формулами и в своем практическом приложении - в технике.

В каком отношении все сказанное до сих пор является односторонним? Какие новые горизонты важнейших проблем еще недостаточно выявлены для осмысления жизненного мира и человека как его субъекта? Все это можно обсуждать после того, как мы сделаем шаг вперед в объяснении внутренних, движущих сил исторического развития.

г) Роковое заблуждение как результат непроясненности смысла математизации

Математическая интерпретация Галилеем природы имела превратные последствия, которые выходили за пределы природы, напрашивались сами собой и господствуют до наших дней над всем последующим развитием мировоззрения. Я имею в виду знаменитое учение Галилея о чистой субъективности специфически чувственных качеств, учение, которое вскоре было последовательно развито Гоббсом в концепцию субъективности всех конкретных феноменов чувственно созерцаемой природы и мира вообще. Феномены существуют лишь в субъектах; они даны в них как причинные следствия процессов, существующих в природе, а процессы со своей стороны даны только в математических свойствах. Если созерцаемый мир дан чисто субъективно, то все истины до и вненаучной жизни, относящиеся к фактуальному бытию, обесцениваются. Они, хотя и ложны, но небессмысленны, ПОСКОЛЬКУ Лежат За пределами этого мира возможного опыта, обнаруживая свое смутное, трансцендентное бытие само-по-себе.

В заключение обратимся еще к одному, широко распространенному результату, возникшему вместе с образованием нового смысла: к интерпретации самих физиков, которая проистекала из нового осмысления, принимала его в качестве чего-то "само собой разумеющегося" и повсеместно господствует вплоть до наших дней.

Природа в своем "истинном бытии-самом-по-себе" является математической. От этого бытия-самого-по-себе чистая математика пространства-времени переходит к слою законов, обладающих аподиктической очевидностью и безусловной всеобщей значимостью, и от непосредственного познания законов аксиоматизации начал априорных конструкций - к познанию бесконечного многообразия остальных законов. Относительно пространственно-временных форм природы мы обладаем "врожденными способностями" (название возникло позднее), которые дают возможность познать истинное бытие-само-по-себе, как бытие, определенное в своей математической идеальности (до всякого действительного опыта). Имплицитно математическая идеальность врождена нам.

Иначе обстоит дело с конкретной универсальной закономерностью природы, хотя она также является всецело математической. Она дана "а posteriori", благодаря индукции данных эмпирического опыта. Ошибочно противопоставление, с одной стороны, априорной математики пространственно-временных форм и, с другой стороны, индуктивного естествознания , хотя и использующего чистую математику. Столь же ошибочно решительное размежевание чисто математического отношения основания и следствия от реального основания и реального следствия, тем самым, от природной каузальности.

Постепенно все же возрастает неприятное чувство непроясненности взаимоотношений между математикой природы и связанной с ней математикой пространственно-временных форм, между врожденной и неврожденной математикой. Чистая математика по сравнению с абсолютным познанием, на которое, как говорится, нас благословил Бог-Творец, обладает лишь одним изъяном: хотя она всегда характеризуется абсолютной очевидностью, однако она нуждается в процессах систематизации для того, чтобы сделать познаваемым все "существующее" в пространственно-временных формах и тем самым реализовать себя как эксплицитно явленную математику. Наоборот, мы не имеем априорной очевидности конкретно существующей природы: общая математика природы, выходящая за пределы пространственно-временных форм, должна быть создана индуктивно из фактов опыта. Но природа сама по себе полностью нематематизирована и не может мыслиться как единая математическая система. Следовательно, она действительно не может быть выразима в некоей единой математике природы, а именно в той, которую естествознание непрерывно ищет как всеохватывающую систему законов, аксиоматическую по форме, где аксиомы суть гипотезы, а нечто-то реально достижимое. Почему же собственно нет математики природы, почему у нас нет ни одного шанса раскрыть систему аксиом, свойственную природе, как некую подлинную, аподиктически очевидную аксиому? Не потому ли, что у нас отсутствуют врожденные способности?

В смысловой структуре физики и ее методов, структуре отчужденной и технизированной в той или иной мере, предполагается в качестве "совершенно ясного" сомнительное различение между "чистой" (априорной) и "прикладной" математикой, между "математическим существованием" (в смысле чистой математики) и существованием математически оформленных реалий, где математическая структура является реально-качественным компонентом. И все же даже такой выдающийся гений, как Лейбниц, долгое время бился над проблемой, как постичь настоящий смысл и того, и другого существования универсального существования пространственно-временных форм как чисто геометрических форм, и существования универсальной математической природы в ее эмпирически-реальных формах - и понять их подлинное взаимоотношение друг с другом.

То, какую роль сыграла эта непроясненность в постановке Кантом проблематики синтетических суждений априори и в его различении синтетических суждений чистой математики и естествознания, будет раскрыто позднее.

Эта непроясненность позднее усиливается и модифицируется вместе с формированием и постоянным методическим применением чистой, формальной математики. Смешивается "пространство" с "евклидовым многообразием", чисто формально определяемым, действительная аксиома (в традиционном смысле слова), понимаемая как очевидность, присущая геометрическому или чисто логическому мышлению, постигающего безусловную значимость идеальных норм, смешивается с "неподлинными аксиомами" - термин, которым в учении о многообразии обозначают вообще-то не суждения ("предложения"), а формы предложений как составные части дефиниции "многообразия", формально конструируемого в своей внутренней непротиворечивости.

В высшей степени важно подчеркнуть, что уже Галилей осуществил замещение единственно реального, опытно воспринимаемого и данного в опыте мира — мира нашей повседневной жизни миром идеальных сущ­ностей, который обосновывается математически. Это замещение было воспринято его последователями и физиками последующих столетий.

<. >Роковое упущение Галилея заключалось в том, что он не обратил­ся к осмыслению изначальной смысловой процедуры, которая, будучи иде­ализацией всей почвы теоретической и практической жизни, утверждала его в качестве непосредственно чувственного мира (и прежде всего в каче­стве эмпирически созерцаемого физического мира), из коего и проистека­ет мир геометрических идеальных фигур. То, что дано непосредственно, не стало предметом размышления, не стало предметом размышления то, как в свободном фантазировании из непосредственно созерцаемого мира и его форм создаются, правда в качестве лишь возможных, эмпирически-созер­цательные и отнюдь не точные формы; какова мотивация и какова та новая процедура, которая впервые собственно и предполагает геометрическую идеализацию. В воспринятых геометрических методах эти процедуры уже не были жизненными, тем не менее сознательно завышался внутренний смысл точности, характерный для осуществленных методов, до уровне те­оретического сознания. Поэтому и могло показаться, что геометрия сама создает собственные непосредственно очевидные априорные «созерцания» и свою абсолютную истину с помощью мышления, управляющего ими, ис­тину, приложимость которой есть нечто само собой разумеющееся. То, что принималось за нечто само собой разумеющееся, оказалось видимостью, как было уже показано выше, при интерпретации мышления Галилея, где

было отмечено, что приложение геометрии имеет гораздо более сложные смысловые истоки, что все это осталось и для Галилея, и для его последова­телей скрытым. Следовательно, от Галилея берет свое начало замещение идеализированной природы природой (непосредственно) преднаучным об­разом созерцаемой.

Нередко любое случайное (и даже «философское») переосмысление технически искусного труда останавливается на выявлении специфическо­го смысла идеализированной природы, не достигая радикального осмысле­ния конечных целей, которые вырастают из преднаучной жизни и ее мира. С самого своего возникновения естествознание и связанная с ним геомет­рия должны служить целям, которые заключены в этой жизни и должны быть соотнесены с жизненным миром. Человек, живущий в этом мире, в том числе и человек, исследующий природу, может ставить все свои практичес­кие и теоретические вопросы, только находясь внутри этого мира, может теоретически относиться к нему лишь в бесконечно открытом горизонте не­познанного. Всякое познание законоТз обеспечивает переход от знания лишь законов к рациональному предвидению осуществления действитель­ных и возможных феноменов опыта, выявляемых им при расширении опы­та с помощью систематических наблюдений и экспериментов, проникаю­щих за горизонт непознанного и проверяемых различными формами ин­дукции. Конечно, повседневная индукция предшествует индукции, осуществляемой в соответствии с научным методом, но и она по сути не из­меняет смысл предданного мира как горизонта всех форм индукции, испол­ненных смысла. Мы сталкиваемся с этим миром как миром известных и не­известных нам реалий. К миру действительного, опытного созерцания при­надлежат и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в соответствии с телесным способом суще­ствования личности. Однако здесь мы не сталкиваемся ни с геометричес­кими идеальными сущностями, ни с геометрическим пространством, ни с математическим временем во все его формах.

<. >Этот действительно созерцаемый, опытный и в опыте постигаемый мир, в котором практически разворачивается вся наша жизнь, сохраняется неизменным в своей собственной сущностной структуре, в собственном конкретном каузальном способе бытия независимо от того, постигаем ли мы его непосредственно или с помощью каких-то искусственных средств. Следовательно, они изменяются не вследствие того, что мы изобретаем осо­бое искусство — искусство геометрии или искусство, изобретенное Галиле­ем и называемое физикой.

В геометрической и естественно-научной математизации мы осущес­твляем примерку одеяния идей, адекватных жизненному миру, — миру, дан­ному нам в нашей конкретной мирской жизни как действительный мир, с открытой бесконечностью возможного опыта, примеряем одеяние так на­зываемых объективно-научных истин, т.е. конструируем числа — индика­торы, определяемые с помощью постоянно проверяемых методов, действи­тельно (как мы надеемся) осуществляющихся порознь, с реальной и воз­можной полнотой смысла конкретно-чувственных форм жизненного мира. Тем самым мы получаем возможность предсказания конкретных, еще не сушествующих или уже не существующих в реальности мировых событий, созерцаемых в жизненном мире. Это предсказание намного превосходит про­цедуры повседневного предсказания. (4, с. 164-166)

Методологическая характеристика нашей интерпретации

В заключении необходимо сказать несколько слов о методе, которому ты следовали. и который служит средством развития нашего общего взгляда. Исторический экскурс необходим для того, чтобы достичь самопонимания, столь необходимого для современной философской ситуации, чтобы прояснить возникновение духа нового времени и вместе с этим — всле­дствие недостаточно оцененного значения математики и математического естествознания -д уяснить происхождение этих наук. Или, говоря иными словами, уяснить первоначальную мотивацию и движение мысли, которые превратили идею природы в концепцию и дали импульс для ее реализации в ходе развития самого естествознания.

Итак, мы находимся в некоем подобии круга. Понимание начал полностью достигается лишь исходя из современного состояния данной науки при ретроспективном взгляде на ее развитие. Но без понимания начал нельзя понять это развитие как развертывание смысла. Нам не остается ничего иного, как двигаться вперед и возвращаться назад, двигаться «зигзагом», одно должно помогать другому и сменять друг друга. Прояснение одной стороны приводит к прояснению другой, которая, в свою очередь, высвечивает другую. Итак, при историческом рассмотрении и исторической критике необходимо двигаться за последовательностью времени. постоянно делая исторические скачки, которые являются не отклонениями, а необходимыми шагами, необходимыми, если мы, как уже было сказано, берем на себя задачу самоосмысления, вырастающую из «кризисной» ситуации нашего времени и характерного для нее «кризиса» самой науки. Первоочередная задача — постижение изначального смысла науки Нового времени, и прежде всего точного естествознания, так как оно, что будет прослежено в дальнейшем, с самого своего возникновения и в последующем при всех сдвигах своего смысла и ложных самоинтерпретациях имело решающее значение для становления и существования позитивных наук Нового времени, а также для философии Нового времени — да и для духа европейского человечества Нового времени, существовавшего ранее и существующего поныне. (4,с. 170-171).

Э. Гуссерль – выдающийся австрийский философ, основоположник одного из ведущих направлений в западной философии – феноменологии, оказавшей значительной влияние на зарождение экзистенциализма, философское обоснование математики и логики. (1859-1938). Его произведения мало известны русскому читателю. До революции была опубликована одна его работа «Логические исследования». Он был «чистый философ», далекий от политических и экономических катаклизмов, его по преимуществу интересовала одна проблема – найти безупречные, ясные и однозначные основания философских и научных рассуждений, составляющих основу различных концепций европейской культуры.

Лишь сравнительно недавно часть его известных работ была опубликована в журналах и сборниках, главным образом в сборнике «Картезианские размышления», вышедшего в свет в 2000 году. Работы Э. Гуссерля

– это настоящая академическая философия, написанная на строгом философском языке, имеющая оригинальный философский аппарат, свою особую логику мышления. Поэтому читать Э. Гуссерля весьма сложно, но по возможности делать это необходимо, т.к. в нашей литературе его философию ошибочно иногда сближают с герменевтикой, постпозитивисты нередко включают его в лагерь своих сторонников и т.д. Есть, конечно, коечто общее в указанных течениях. Прежде всего, это критика науки, оценка ее состояния как кризисного. На этом сходство пожалуй и заканчивается, т.к. главная цель исследовательской деятельности Гуссерля – создания универсальной философии науки, имеющих всеобщее, необходимое и неоспоримое значение. Задача, которую поставил еще Р.Декарт, к творчеству которого он неоднократно обращался.

Увлекшись в юности математикой, он заканчивает Лейпцигский университет и несколько лет работает в Берлинском университете на кафедре знаменитого математика К. Вайрштрасса, но он отказывается от его предложения остаться продолжать работать вместе с ним. Его интересы изменяются, он решает получить философское образование и с этой целью поступает в Венский университет, где обучается под руководством известного философа Ф. Бретано, идеи которого оказали на него заметное влияние. После защиты диссертации он начинает свою философскую преподавательскую и научную деятельно, направив усилия на создание философии как «строгой науки». Опираясь на идею И. Канта, хотя в целом он шел совершенно иным путем в философии, чем неокантианцы, о том, что одной из главных задач философии должно быть обнаружение «аподаксических», безусловно необходимых и неоспоримых оснований, позволяющих философии стать «строгой» наукой и решать те великие цели, которые ставило перед ней человечество, он наряду с этим полагал, что философия должна быть беспредпосылочной универсальной науке и, следовательно, теорети- ко-методологической основой всех наук, о чем еще мечтал Р. Декарт.

Постановка таких непростых задач диктовалась как кризисом в самой философии, отражавшимся в борьбе различных школ и направлений, таких как позитивизм, философия жизни, эмпириокритицизм, прагматизм и др., так и кризисом всей европейской науки, на которую человечество эпохи Ренессанса и Нового времени возлагало большие надежды. Вместо того, чтобы быть близкой и понятной человеку, наука пошла по другому пути: объективизации и натурализации окружающего мира, где реальному, живому человеку не нашлось места. Вместе с этими критическими, негативными тенденциями Э. Гуссерль признает и выдающиеся достижения европейской культуры.

Э. Гуссерля обычно считают одним из противников позитивизма, сторонники которого ратовали за внедрение в гуманитарные, социальные науки методов естественных наук, но при этом, как правило, содержательная сторона его критического анализа опускается из виду. Думаю, что одной из причин такого отношения к критике Э. Гуссерлем современной ес- тественно-математической науки является сложность аргументаций австрийского философа. Он рассматривает в работе физические исследования по сути одного ученого, имя этого ученого хорошо известно – это выдающийся итальянский исследователь Г. Галилей, по праву считающийся основоположником теоретической, математизированной физики. Э. Гуссерль рассматривает не факты его биографии или известные эксперименты, а стремится выяснить те философские допущения, которые он использует, насколько они соответствуют требованиям аподактичности, т.е. всеобщности и необходимости.

Поэтому обращение к творчеству Галилея преследует несколько целей. Во-первых, выявить метафизические предпосылки, в первую очередь касающиеся пространства или точнее геометрии, на которых базировалась физика Галилея и которые он рассматривал как само собой разумеющиеся. Во-вторых, понятие длины, измерения и ряд других, необходимых для проведения экспериментов Г. Галилей так же брал в их наивной простоте и объективности. В таком случае, правомерно ли считать математизированное естествознание всеобщей и универсальной наукой – вот вопрос, которым занимается Э. Гуссерль. Понятно, что исследования Галилея рассматриваются австрийским философом как некая обобщенная модель теоретического познания, из которого в последствие вырастет мощное зданий современной науки. Касаясь наук о духе, Э. Гуссерль отмечает непроясненность ее исходных предпосылок, в силу чего продолжается борьба различных школ и направлений. Он не принимает позитивистский идеал эмпири-

ческой науки, популярный в те годы среди многих ученых, ибо она далека от постановки и решения жизненно важных вопросов человеческого существования, человеческой культуры. А между тем гуманистические вопросы были выдвинуты еще в Эпоху Возрождения. «Коль скоро ныне все обстоит иначе, то возникает вопрос: Может ли наука претендовать на то, чтобы иметь такое же руководящее значение для Человечества, которое она имела, как мы знаем, для самого процесса преображения? Почему же утрачено это руководящее значение? Почему же те важные изменения, которые произошли, привели к позитивистскому ограничению идеи науки? Все это должно быть понято в своих глубоких причинах и крайне важно для замысла этого доклада». (В основу статьи лег доклад, прочитанный Э. Гуссерлем на Международном философском конгрессе в Праге в 1938. Полностью эта работа опубликована лишь в 1954 году). [1. C. 549].

В силу тесной и неразрывной взаимосвязи философии и науки, которая сложилась в эпоху античности и окончательно окрепла в Новое время, то тем самым кризис философии совпадает с кризисом философии Нового времени, которая раскололась на несколько самостоятельных течений, каждое из которых преследовала свои цели. Это знаменовало начало кризиса новоевропейской философии, науки и культуры, что в конечном счете не позволило выработать идеал человечества. Формирование же подлинно гуманистических целей человеческого общества возможно лишь при существовании единой универсальной философии. Эту задачу частично осознавал Р.Декарт, положивший немало усилий для создания единой философии и единой науки. Но рационализм XVIII века, по мнению Э. Гуссерля, был «наивным, ибо не имел четких и ясных целей познания и преобразования общества».

Увлечение идеализацией во всех зарождающихся эмпирических науках осуществлялось в первую очередь в геометрии, которая целиком была

заимствована из идей Евклидовой геометрии, рационального построения научного знания на аксиоматических фундаментальных понятиях и принципах, могущих быть развернутых в аподаксических (необходимых) следствиях, что вело к упрощенному пониманию пространства, всего окружающего мира. По сути дела в Новое время была выдвинута «идея рационального бесконечного универсума (в нашей философской литературе эту концепцию называют «механицизмом» - М.К.) вместе с идеей систематической, рациональной постигающей науки…» [1. C. 566] Но эта концепция как и бурно развивающейся формальной математики представляются весьма далекими от тех идеалов, которые были выдвинуты в эпох Античности и во времена Ренессанса, – философии как науки, определяющей пути гуманизации человека и общества.

Рассмотрение рационализма в первую очередь проявилось во формировании физической науки, в трудах Галилея, сумевшего математизировать физику, но вместе с тем превратившего природу в идеализированный рациональный универсум. Эта рациональная модель мира стала противопоставляться повседневному, донаучному сознанию природы. Какие же философские предпосылки легли в основу физики Галилея?

Важнейшим методом построения новой физики у Галилея выступает допущение о «чистой геометрии», – или положении о том, что в природе существуют идентичные сходные фигуры, тождественные по площади, высоте, ширине – отсюда возможность построения чистых геометрических форм, фигур и т.д. С этим же связано использование идеализированных объектов типа – идеальная прямая линия, поверхность и т.д. отсюда открывается возможность для «измерения» физических тел. Главный упрек со стороны Э. Гуссерля: «реальная практика», т.е. манипуляция с предметами подменяется Галилеем «идеальной практикой», т.е. действием с идеализируемыми предметами [1. C. 571]. Основная идея галилеевской фи-

зики – природа как математический универсум остается непроясненной, т.к. он не смог решить вопрос об исходной идеализирующей процедуре – аподактического характера математической очевидности. Эту задачу решил сам Э. Гуссерль в своих логических исследованиях, полагая, что в основе этой очевидности лежит свойство «чистого» сознания непосредственно усматривать «значение (смысл) предмета». По-видимому, в «наивном» истолковании чистой геометрии и математической абстракции, замечает Э. Гуссерль, лежала многовековая традиция рассматривать их как очевидные. Между тем как вся математика имеет дело с абстрактными или «чистыми» формами, идеальными, предельными состояниями, а человеческое сознание конкретизирует их, придавая им эмпирические формы. Так, использование математики в процессе измерения, подсказывает нам, что может быть достигнут «действительно созерцательный мир» в самих вещах. Хотя нельзя отрицать того факта, что использование математики в познавательном смысле создает картину мира, апроксиматически приближающуюся к реальной. Это дает нам, казалось бы, возможность охватить реальные свойства объектов, быть инструментом практического преобразования мира.

Но, заявляет Э. Гуссерль, полнота нашего чувственного мира ни к коей мере не может сравниться с бесконечностью свойств и отношений, присущих реальной природе. Тем не менее, полученное знание придает нам уверенность в объективности существования как самого мира, так и полученных данных.

Другой вопрос, который оказался неразрешимым для Г. Галилея – это проблема математизируемости полноты качества вещей, как в силу их множественности, так и в силу геометрической неопределенности их границ.

В своих работах Э. Гуссерль поднимает одну важную проблему, привлекавшую внимание многих ученых различных дисциплин. Это знаменитая проблема «жизненного мира» (Lebenswelt) как конечного источника знаний, понятий, догадок, гипотез, теорий, в том числе и математического рода. Э. Гуссерль упрекает ученых в том, что они забыли о «жизненном мире» как о смысловом фундаменте естествознания. Под этим термином, который он не смог развернуть во всей полноте, понимается наш мир повседневности, повседневного жизненного опыта, устремлений, желаний, интересов человека. [1. C. 601]. Этот мир повседневности вначале Галилей, а затем и его последователи заменили миром идеальных сущностей.

Понятие жизненного мира важно для естественных наук и в другом отношении – он является источником всех наших ценностей, идеалов, значений, определяет смысл и назначение научного познания…

Отказ от жизненного мира начинается с Галилея. В геометрической и математической идеализации Галилей упустил из виду опыты ученых древности, которые, например, связывали геометрию с искусством землемеров, которые и не подумывали ни о каких идеальных сущностях. «Роковое упущение Галилея заключалось в том, что он не обратился к осмыслению изначальной смысловой процедуры, которая, будучи идеализацией всей почвы теоретической и практической жизни, утверждала его в качестве непосредственного чувственного мира, из которого проистекает мир геометрических идеальных фигур». [1. C. 601-602]. С самого своего возникновения, утверждает Э. Гуссерль, естествознание и связанная с ним геометрия, должна служить целям, которые заключены в этой жизни и должны быть соотнесены с жизненным миром. Человек, исследующий природу, может ставить все свои теоретические и практические вопросы, только находясь внутри этого мира, может относится к нему лишь как к бесконечно открытому горизонту непознанного [1. C. 603]. Процесс позна-

ния можно сравнить с одеянием идей (символов) к миру, данному в нашей конкретной мирской действительности, в стремлении достигнуть предсказания еще не открытых в мире явлений и процессов. Это «одеяние идей» создает то, что мы принимаем за истинное бытие, которое на деле есть метод – с его помощью действительно опытные и опытно постигаемые внутри жизненного мира предсказания (вначале весьма «грубые») совершенствуются научным образом до бесконечности: покров идей приводит к тому, что подлинный смысл методов, форм, «теорий», остается непонятым, а при наивном объяснении метода никогда и не может быть понятным», [1. C. 605]. Галилей довел до совершенства и завершил процесс физикализации природы. Он был зачинателем и завершителем физикалистского понимания природы.

Э. Гуссерль убежден в том, что ничего принципиально нового не появилось и в современной науке в результате философской критики «классических закономерностей причинности», с позиции новой «атомной физики», ибо сохранилось главное – идея математизации природы.

Непроясненность смысла математических абстракций до сих пор остается одной из главных причин кризиса математизированного естествознания, утверждает Э. Гуссерль. Математики, те, кто использует эту дисциплину в исследовательских целях, прямо-таки убеждены, что человек обладает врожденными способностями восприятия пространственновременных форм природы, наделяя их объективностью. А после математических манипуляций превращают природу в математическирационализированный универсум, обладающий «аподиктической очевидностью», т.е. всеобщими и необходимыми законами и всеобщей значимостью. (Э. Гуссерль видимо имеет в виду сложившуюся со времен Платона, и утвердившуюся во времена Р. Декарта концепцию врожденных идей, к числу которых относились истины математики). Гуссерль же утверждает

обратное: мы не имеем природной очевидности математических истин и они, вероятно, требуют индуктивного обоснования, что в данном случае совершенно не достижимо, т.к. нельзя вывести истины из фактов опыта.

Также непроясненным остается отношение между «чистой» и «прикладной» математикой; можно обнаружить и множество других противоречий в структуре математического знания, если подходить к ним критически.

Другая проблема, оказавшая влияние на кризис европейской науки, связана с генезисом математического естествознания и состоит в том, что первоначальная связь науки с жизненным миром, потребностями и ценностями человеческого бытия в ходе эволюции математического естествознания постепенно отошла на задний план. Изначальный смысл используемых в математике методов и приемов познания античными учеными был утрачен и закреплен последующей традицией. Превратившись в техника, специалиста по исчислению формул математик оказался совершенно не способным к такого рода размышлениям о действительной связи науки и реальности.

Новое понимание природы способствовало расколу на два мира – духовный и материальный, хотя первая и не являлась самостоятельным объектом, таким образом естественно-научная рациональность имела своим следствием дуализм. Возникло как бы два мира природа-сама-по-себе и бытие-само-по-себе – психика. Бытие как духовное явление потребовало нового понимания в связи с тем, что идея бога осталась, но она уже не укладывалась в рамки рационального мышления. Это породило огромные трудности в исследовании человеческого разума, с которыми столкнулся И. Кант. Часть ученых (Дж. Локк) под влиянием физикализма пошли по пути натурализации психологии, которая сохранилась до сих пор.

Физико-математический рационализм Нового времени, признает Э. Гуссерль, привел к невиданному господству человека над природой. Новые идеалы рациональности и универсальности особенно продемонстрировали свой прогресс в математике и физике, открытия в других областях, т.к. астрономия. Может показаться, что математизированное естествознание привело к формированию совершенно новой «чудесной» модели физического мира и разных его частей. Но эвристическая ценность этого типа науки и философии поднимает очень много трудных вопросов, с которыми сталкивается и современное естествознание. В конечном счете это неизбежно должно привести к реформированию философскотеоретических основ науки.

К идее кризиса науки и культуры современности Э. Гуссерль возвращался неоднократно в своих произведения, полагая, что ошибочные философские основания науки, физикализация природы несмотря на свои громадные достижения не в состоянии решить центральной научной проблемы – определить ценности человеческого существования, цели и пути развития человечества. Эти вопросы заняли центральное место в философских работах экзистенциалистов (Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Ингартен и др.

– почти все они являлись учениками Э. Гуссерля), а так же в работах по социальной феноменологии А. Шюца.

Читателю интересно будет узнать, каким образом сам Э. Гуссерль представлял возможность построения всеобщей и универсальной философии на принципах разработанной им феноменологии. Это, пожалуй, самая трудная часть его концепции, недаром же ученики и последователи ученого пошли по пути упрощения многих его философских принципов.

Философия понимается Э. Гуссерлем как теория познания, которую он назвал феноменологией. Ее главная задача нахождение всеобщих (аподаксических или необходимых оснований) любого познания, если оно пре-

Читайте также: