Дом это не четыре стены и крыша
Обновлено: 30.04.2024
Много-много лет назад, когда еще не было интернета в каждом доме, мне попались хорошие строчки из неизвестного стихотворения:
Дом, как известно всем давно, это не стены, не окно,
Даже и стулья за столом — это не дом.
Дом — это там, куда готов ты возвращаться вновь и вновь
Радостным, добрым, нежным, злым, еле живым…
Дом — это там, где вас поймут, там, где надеются и ждут,
Где ты забудешь о плохом — это твой дом.
На всякий случай черканул их в попавшийся под руку блокнот. Больно уж точно и без лишних слов сформированы общеизвестные ценности. На днях мне попался на глаза этот старый блокнотик, полистал и остановился на этих строчка. Полез в интернет узнать автора …
Оказалось, что это только часть, и не стихотворения, а песни:
Мимо текла, текла река,
Плыли куда-то облака.
Шел человек — была дорога нелегка…
И человек мечтал о том,
Что он построит где-то дом,
И поселится счастье с ним
В доме одном.
Если, случалось, ты сдавал,
То неизменно напевал
Песню любимую свою,
Ту, что пою, ту, что пою.
Дом, как известно всем давно,
Это не стены, не окно,
Даже не стулья за столом,
Это не дом.
Дом — это там, куда готов
Ты возвращаться вновь и вновь
Яростным, добрым, нежным, злым,
Еле живым, еле живым…
Дом — это там, где нас поймут,
Там, где надеются и ждут,
Где ты забудешь о плохом,
Это твой дом.
Автором этой песни указывается Мир Леонидович Гальперин (род. 06.05.1946). Дизайнер-интерьерщик, инженер-строитель. Главный организатор фестиваля «Большой Донбасс» (1990). С 1991 года проживает в Натании (Израиль). Но по мнению В.И.Ланцберга, эту песню сочинил в 1970-х Борис Майоров.
Есть и еще одна версия этой песни:
Мимо текла, текла река, плыли куда-то облака,
Шёл человек, была дорога нелегка, да, нелегка.
И человек мечтал о том, чтобы построить себе дом
И поселится счастье с ним в доме одном.
Часто, бывало, уставал, но неизменно напевал
Песню любимую свою, ту, что пою, да, ту, что пою.
Дом, как известно всем давно, это не стены и окно
Это не стулья со столом, это не дом.
Дом — это там, куда готов ты возвращаться вновь и вновь,
Яростным, добрым, нежным, злым, еле живым, еле живым.
Дом — это там, где тебя поймут, там, где надеются и ждут,
Там, где забыли о плохом — это твой дом.
За облаками в вышине дом приготовлен мне и тебе,
Дом приготовленный Отцом, чтобы жить в нём, чтобы жить в нём.
Но чтобы в этом доме жить, нужно в сердцах своих хранить
Мир и тепло, любовь и свет, вечный завет.
За облаками в вышине там дом дарован вам и мне,
Там приготовлен он Христом, чтоб жить с Отцом, чтоб жить с Отцом .
Но чтобы в небесном доме жить, нужно в земных домах хранить
Радость, любовь, уют и свет — Божий завет.
В таком виде ее исполняют на церковных мероприятиях.
Добавить комментарий Отменить ответ
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
Dr. Music (музыка для души) запись закреплена
Дом - не четыре стены и крыша.
Он не покупается за рубли.
Дом - там где слушают, там - где слышат!
Хотя вы ни слова не произнесли.
Дом - не посуда, диван и двери,
Не занавески в квадрат окна.
Дом - это там, где в тебя поверят,
Там, где ты учишься верить сам.
Там, где встречают родные люди,
Где отступает любой недуг.
Дом это там, где прощают, любят,
Дом - это там, где ждут.
Не важно, обставлен ли, и окрашен;
Город и день может быть любым…
Дом - где тебе ничего не страшно,
Кроме того, чтоб он стал пустым. (с)
У одной чудесной девушки прочитала:
"There are a million ways to define love, but one ingredient remains the same: your person isn't just a person. Your person is your home."
Так здорово сказано: " . твой человек - не просто человек, твой человек - это твой дом"!
Почему связывают дом с какими-либо другими людьми? Что, настолько зависимы? Дом это там где ТЕБЕ хорошо, твоя атмосфера там, энергия. Независимо от того есть там ещё люди или нет.
Тепло поэтичных строк запись закреплена
Дoм - не четыре стены и крыша,
Он нe покупается за рубли.
Дом - это там, где слушают, там, где слышат,
Хотя вы ни слова не произнесли.
Дом - не посуда, диван и двери,
Не занавески в квадрат окна.
Дом - это там, где в тебя поверят,
Там, где ты учишься верить сам.
Там, где встречают родные люди,
Где отступает любой недуг.
Дом - это там, где прощают, любят,
Дом - это там, где ждут.
Неважно, обставлен ли и окрашен;
Город и день может быть любым…
Дом - там, где тебе ничего не страшно,
Кроме того,
чтоб он стал пустым.
Ты просто помни, что нужен людям. Ты даришь свет и теплоту, Есть много тех кто не осудит, Кто проведёт через пустоту. Есть те, кто в слабости и уныньи, Помогут сильным своим плечем. Есть даже те, кто не обидит, Подуют на рану, где горячо. И кто то путь тебе укажет, И дом помогут твой найти, Ты милый друг просто будь отважен. И сердце пусть не плачет от тоски.Желаю я тебе в дороге, Не сбиться с верного пути, Пройти и обойти пороги, Не потеряться в забытии. Пусть сердце станет твоим компасом. И ты найдёшь, то что искал.Задашься ты тогда вопросом. Ты дом мой или мой причал?!
Знаешь ли ты, что такое горе, когда тугою петлей на горле? Когда на сердце глыбою в тонну, когда нельзя ни слезы, ни стона? Чтоб никто не увидел, избави боже, покрасневших глаз, потускневшей кожи, чтоб никто не заметил, как я устала, какая больная, старая стала… Знаешь ли ты, что такое горе? Его переплыть все равно что море, его перейти все равно что пустыню, а о нем говорят словами пустыми, говорят: «Вы знаете, он ее бросил. » А я без тебя как лодка без весел, как птица без крыльев, как растенье без корня… Знаешь ли ты, что такое горе? Я тебе не все еще рассказала, знаешь, как я хожу по вокзалам? Как расписания изучаю? Как поезда по ночам встречаю? Как на каждом почтамте молю я чуда: хоть строки, хоть слова оттуда… оттуда…
Мне казалось, нельзя, чтоб «Выхода нет». А вот оказалось, случается. На год, на два, на десять лет выхода нет! А жизнь не кончается. А жизнь не кончается все равно, а люди встречаются, пьют вино, смотрят кино, в автобусах ездят, ходят по улицам вместе… вместе… Называют друг друга: «Моя!» «Мой!» Говорят друг другу: «Пойдем домой!» Домой… А ты мне: «Куда пойдем?» У бездомных разве бывает дом?
Дом — четыре стены… Кто сказал, что четыре стены? Кто придумал, что люди на замок запираться должны? Разве ты позабыл, как еловые чащи темны и какие высокие звезды для нас зажжены? Разве ты позабыл, как трава луговая мягка, как лодчонку рыбачью качает большая река, разве ты позабыл полыханье и треск сушняка? Неужели так страшно, если нет над тобой потолка? Дом — четыре стены… Ну, а если у нас их нет? Если нету у нашего дома знакомых примет, ни окон, ни крыльца, ни печной трубы, если в доме у нас телеграфные стонут столбы, если в доме у нас, громыхая, летят поезда?. Ни на что, никогда не сменяю я этой судьбы, в самый ласковый дом не войду без тебя никогда.
Помню первую осень, когда ты ко мне постучал, обнимал мои плечи, гладил волосы мне и молчал… Я боялась тебя, я к тебе приручалась с трудом, я не знала, что ты мой родник, хлеб насущный мой, дом! Я не знала, что ты — воскресение, родина, свет. А теперь тебя нет, и на свете приюта мне нет! Ты не молод уже, мой любимый? А я молода? Ты устал, мой любимый?. А я? — хоть бы день без труда, хоть бы час без забот… Все равно – в самый ласковый дом без тебя не войду… Дом мой – в сердце твоем! Ты не думай, я смелая, не боюсь ни обиды, ни горя, что захочешь – все сделаю, — слышишь, сердце мое дорогое? Только б ты улыбнулся, только б прежним собой становился, только б не ушибался, как пойманный сокол не бился… … Знаешь ли ты, что такое горе? Его переплыть все равно что море, его перейти все равно что пустыню, да ведь нет другой дороги отныне, и нашла бы – так я не пойду другою… Знаешь ли ты, что такое горе?
И кто-то спросил, не с заусеницей спросил, а чтобы набраться разума:
— А кого вы так именуете, Федор Иванович, в качестве первых и так далее парашютистов?
И летчик Тютчев сказал, болея:
— Первый пилот навел на азимут, а парашютисты посыпались, как зерно из мешка, кто добром, а кто и коленкой, жалея, у кого не раскрылось. А пилот плюет на парашют, имея вместо него парашютом небо, так что бери руль на себя, чтобы в нос шибанула высота, где Млечный Путь семафорит а-ля фуршет.
29. Конец
Мальчик Гоша задрал голову и посмотрел в небо.
И его друг Витя тоже задрал голову и тоже посмотрел в небо.
Тогда мы все задрали головы и посмотрели вверх, а потомственный рабочий Вахрамеев сказал, протирая очки:
— Я так считаю, что все дело в трудовом подвиге.
А секретарь райкома подумал и подтвердил неторопливо:
ВАНЬКА КАИН
1. Крыша нараспашку
У серого дома в Упраздненном переулке четыре стены и крыша нараспашку. Я задираю голову, как у парикмахера для бритья, и смотрю. Над домом клубится пар и сгущается великанами: прежде всего Ванькой Каином, затем стюардессой Марией, старым скульптором Щемиловым, смелым евреем Борькой Псевдонимом, Стеллой, профессорской дочкой.
Это все великаны.
Это наш дом в Упраздненном переулке.
Я стою с задранной головой, и я очень маленького роста, а тут сплошь великаны.
Ты, Каин, переменчивый, как морская волна, и даже хуже.
Ты, Стелла, когда-нибудь мать, а сейчас красота до испуга, до неприкасаемости.
Ты, Мария, грубая, простая, но знающая Бога и даром этим обреченная.
Профессор, выбритый, как факт, с историей России в голове и сердце, и оттого с поступками татарскими, польскими и костромскими.
Псевдоним, а также Костя Календра — рядовые беспорядка и бунта крови.
И я, чужой здесь и неприкаянный, как турок, хожу вокруг вас, великанов из серого дома.
Льется влага с балконов по вечерам, когда поливают цветы, и из-под откинутой крыши пахнет псиной и козлом, и дворник Галя принимает гостей в своей комнатушке, а коммунальная квартира звонит в милицию, требуя порядка и нравственности и сокрушая мечты о фаланстере, и тихое небо пустынно, Боже, до чего пустынно, хоть и полно ракетами, кометами, полно ожиданием звезд.
И я хожу вокруг дома, неторопливо, задумчиво хожу, потому что что же спешить, когда вечер и дело твое такое вот простое, где-то у ног, у подножия.
Я слышу и вижу, и мне становится тяжко на сердце, что это очень мрачная картина с Ванькой Каином посередине. Разве человек — не веселие Божие? Разве я, жизнерадостный, не знаю, что у каждого есть порыв и стремление к лучшему, так что в результате сплошь и рядом, сколько угодно загорается зеленый свет и дает дорогу? Знаю, еще как знаю, но дело в том, что я тут ни при чем, а при чем он, Ванька Каин, главный в тени нашей жизни, и все это его рук дело, понимаете, где собака зарыта, а отнюдь не моих.
2. Место для Каина
В городе — ни в каком — нет отечества; не обнаруживается.
Оно начинается где-то за вокзалом — и то не сразу, а понемногу, с недоверием подпуская к своим бугоркам и речкам.
Вместо него в городе у людей общество и вроде одинаковое отчество.
Тут забота не о родной земле, а о родном асфальте.
В городе родился — отгородился.
В городе-коконе, в городе-наркотике, кокаине, окаянном.
Тут и место для Каина.
3. Когда они были юными
Мария… Когда она была юной, решимость ее не знала преграды и золотилась теплой кожей и темным разлетом бровей. Она родилась на Севере, и стучали ее каблучки по деревянным тротуарам, и принесли ее каблучки в этот город, но где бы она ни шла, слышался стук каблучков по дереву Севера.
И когда был юным тот, кого не звали еще Каином, а величали князем в Упраздненном переулке, и боялись, и, однако, любили, когда тот, отдыхая с ней рядом, говорил о заветном, она слушала душой и телом.
О чем говорил он, когда еще говорил? Я не смогу рассказать ясно, нет у него пока ясности. Но кое-что я постараюсь, кое-какие мысли.
Ведь мысли запомнить нетрудно, как имена или адреса. Но очень трудно запомнить чувство, — разве помнит цветок о бутоне или плод о цветке? Или человек о детстве? Если бы помнили, то и не надо больше ничего. А тут только мысли, и потому своими словами…
…Можно стать, понимаешь, маршалом, и затянуться в мундир со всеми пуговицами и звездами, но затянуться на всю жизнь? Нет, Мария, я прорасту ветвями из-под пуговиц, — он мне жмет, как этот переулок между каналом и Пряжкой. Мне и небо мундиром со звездами, а не то что маршал…
…Разве это люди, посмотри, Мария! Это страх что такое, это страх. Это трын-трава на ветру, тянется, гнется и дохнет. А я хочу, чтобы все было, как подсолнух с синими листьями, и солнце жар-птицей, подсолнухом с желтыми, белыми листьями, и люди огромные, башнями, а то и играть не с кем и не во что.
…Такая будет моя игра, чтобы током сквозь всех и сквозь все, и не было сонных, а главное, это главное — быстро, и только так, а то все не так. А почему у них не так? Потому что играют по-мелкому, считают и рассчитывают, и отпивают молочко по глоточку, оглядываясь, и жуют, глядя в тарелку и не имея достойного замысла и сил.
А всех надо бить током, а если не выдержат, почернеют и сдохнут, то пусть, я им не нянька. Пусть гром, чтобы сразу, пока не заросло все трын-травой до непоправимости, а распустилось сразу подсолнухом с синими листьями, а сверху — солнце. И это моя дорога, но никому ни слова в жизни, чтобы не подслушали, да и тебя больше нет, потому что ты со мной, да и не со мной — слишком много молчишь, Мария.
— С тобой, — сказала Мария.
Стук каблучков по дереву — стук сердца в горле.
— С тобой, — сказала Мария.
4. Родословная моего героя
Вы думаете, этого Каина мать родила? Нет, не мать. Она сына родила, а не Каина. Родила его толстая баба, сатанина угодница, от того немца Фидлера, что клялся отравить ядом Ивана Болотникова с помощью Бога и Святого Евангелия; у того ракитова куста, что в пустом поле за лесным углом; испоила его кровью царевича Дмитрия да полынным настоем, вскормила хлебом, политым слезами, пеленала в невские туманы, баюкала звоном кандальным и стоном земли. А отцами были у Каина худые арестанты и толстые баре, юродивые с Мезени и Мазепы с Украины, матросы в кожаных куртках, юнкера безусые, кулаки с обрезами и поэты с красными образами, попы с образами и палачи с высшим образованием. Обрывал ему страх пуповину и шептал ему, неразумному, первое слово, змеиное, тихое, чтобы зажечь перед ним все ту же звезду, а полной силы не дать. Вся земля наша, вся Россия страдала им, пока выносила, так при чем здесь мать! Она сына родила, а не Каина, и тут не до смеха, не до иронии.
А где же твой Авель, земля моя теплая, глупая? А вон он летит по небу — далекий, неслышный, и смотрит большими от природы глазами на всех.
5. Молчаливый пилот
Молчаливый пилот, похожий на семафор, жил в Упраздненном переулке один, имея друга — летчика Тютчева, испытателя — в другом краю города, и, перегруженный работой и дружбой, не замечал ни Каина, ни Марии, ни Щемилова.
Его талантом было молчать, даже когда все вокруг усиленно говорили, и смотреть на людей, на землю и на небо, а что он видел и к чему готовился — неизвестно. Улыбался он редко и вдруг и всем лицом, и тогда видно было, что он молчит по собственному разумению, а не от бедности души, зная, что в начале было не слово и не дело, а было в начале молчание.
Мария выходила из машины у аэродрома, и Молчаливый пилот увидал ее в этот волнующий момент — сначала колени, потом лицо, а потом и все остальное. Она пошла, обернулась, он улыбнулся ей всей душой, а она посмотрела на его улыбку и пошла себе дальше.
Читайте также: