Что делают вьетнамцы после штукатурки в чечне

Обновлено: 29.04.2024

Экономический рост Вьетнама поражает экспертов со всего мира. Всего за несколько десятков лет ВВП страны вырос в несколько раз. Население богатеет с каждым годом, зарплаты растут, люди открывают новые горизонты. Строительная отрасль в тропической стране также развивается семимильными шагами. Один мой знакомый, который работал в этой индустрии на Родине, занялся привычным делом во Вьетнаме. Его терпения хватило только на один объект , рассказываю, почему.

«Работа не волк»

У вьетнамцев свой ритм работы. И это удивительно. Они никуда не торопятся, но при этом стройка идёт .

Их зачастую не интересует контракт руководителя, сроки и стоимость. Они могут устроить выходной прямо посреди недели, постоянно ссылаются на уважительные причины. Стройка может простаивать несколько дней только из-за того, что не хватает определённых мастеров, которые не вышли на работу.

В то же время, рыночную экономику никто не отменял. Аренда техники, бетономешалки, инструмента или лесов ежедневно забирает немало бюджета. Моему другу приходилось предпринимать жёсткие меры, штрафовать мастеров.

Тут он понял, вьетнамцы терпеть не могут грубого отношения к себе . После одной – двух воспитательных бесед первая бригада разбежалась, и русскому пришлось искать новых людей.

Соотечественники в Нячанге тоже не изъявляют желания работать от зари до зари. Они приезжают сюда за лёгкой жизнью и наслаждаются ей сполна. Всё это ведет к срыву сроков и скандалам с хозяином объекта.

«Солдат спит – служба идёт»

Ещё одной отличительной чертой вьетнамцев является их распорядок рабочего дня. Формально, они заступают на смену в 6 утра, и это действительно так. Люди приезжают на стройку с небольшим опозданием. Они не сразу начинают трудиться – традиционный утренний кофе и сытный завтрак на костре – святое. Это отнимает от одного до двух часов.

Работа начинается не раньше 8 утра. Люди трудятся около 3 часов, после чего обязательно двое из бригады приступают к приготовлению ланча. В 12 часов дня они с удовольствием едят и мило беседуют, рассказывают анекдоты.

После обеда, с 1 до 3 дня весь Вьетнам уходит на сиесту. Люди просто засыпают прямо на рабочих местах. При попытке разбудить они сильно возмущаются – эта традиция в жаркой стране не нарушается веками. Работа возобновляется уже после 3 часов, но в 6 начинаются сумерки. Вьетнамцы никогда не доделывают свою работу – они просто бросают материалы, инструмент и разъезжаются по домам.

Это отношение усугубляется их нежеланием работать за объём. Они требуют оплаты исключительно за рабочий день. Их не интересует, сколько часов они реально трудились. Присутствие на объекте отнимает их время, и они требуют полноценной оплаты.

«И так сойдёт»

Качество здесь часто называется особым термином – «Вьетнамский стиль». Люди могут не заботиться об эстетике. Кирпичная кладка возводится с нарушениями, а бетон заливается с недопустимыми дефектами поверхности.

Ни один русский заказчик ни за что не принял бы такой результат. А во Вьетнаме, что поразительно, заказчики относятся с пониманием и вообще не предъявляют претензий. Можно смело утверждать, что вьетнамец вьетнамца понимает на все 100.

При попытке указать им на брак, они просто разводят руками и говорят своё вечное "Хам сао" (в переводе "нет проблем" ). Вьетнамцы не могут понять, зачем делать наилучшим образом, если и просто хорошо тоже всех устраивает.

После 4 месяцев строительства небольшого дома, мой друг посчитал деньги. Он понял, при дешёвых ценах за квадратный метр, заработать в этом бизнесе иностранцу не получится. По его подсчётам получилось, он не поимел ни одной копейки чистой прибыли . Все возможные плюсы ушли на покупку новых материалов, оплату переделок и другого брака.

Но я склоняюсь к мнению, что он просто должным образом не учёл специфику страны, её менталитет, а подходил и требовал от местных строителей по русским стандартам. Если бы он был, что называется, "на одной волне" с коренными жителями, то и результат был бы иным .

По данным февральского опроса ВЦИОМ 65% москвичей называют миграцию главной проблемой столицы. Наверняка они сильно удивились бы, узнав, что тот же самый вопрос становится все более острым и для жителей кавказских республик. Еще несколько лет назад мало кто мог представить, что Чечня столкнется с масштабным притоком мигрантов. Тем более из такого далекого и экзотического места, как Вьетнам. Однако то, «что и не снилось нашим мудрецам», неожиданно стало явью, и сегодня рабочих из этой страны можно встретить во всех городах и даже в труднодоступных горных селах Чечни.

Менеджеры Майклы

Вьетнамские первопроходцы появились в Грозном примерно 3 года назад. С тех пор их число стремительно растет и сегодня, по разным оценкам, составляет от 2 до 5 тыс. человек. Для нашей республики это очень много. Точных сведений, разумеется, нет, поскольку почти 100% приезжих являются нелегалами. О незаконном характере их появления в России и работы можно судить хотя бы на основании статистических данных. Так, Чеченстат утверждает, что с января по август 2013 года в республику прибыло всего 95 человек из стран дальнего зарубежья (в среднем 12 человек в месяц). А официальная квота на работу дается лишь 71 иностранцу.

Найти рабочих из Восточной Азии оказалось несложно. 20-минутная прогулка по улицам Грозного позволила познакомиться с семью гастарбайтерами.

– Сколько вьетнамцев в Чечне? – такой вопрос я задавал каждому из иностранцев.

– О-о-о, не знаю, много! – отвечали одни.

– Очень много! – добавляли другие.

Большинство из вьетнамцев с трудом понимает русскую речь, а тот, кто более или менее освоил язык, автоматически становится бригадиром и связующим звеном рабочих с окружающим миром.

Вьетнамец Майкл (именно так он представился) живет в Грозном уже второй год. Он хорошо одет и довольно прилично говорит по-русски, в отличие от соотечественников он ведет себя легко и уверенно. Приехав в Чечню в качестве простого рабочего, Майкл со временем стал заниматься совсем другими делами. Теперь к нему обращаются люди, ищущие строителей, он договаривается о ценах и сроках работы, решает возникающие споры и т.п.

– У нас дома нет работы. Кто находит работу, тот получает 150-200 долларов в месяц. Наши приезжают в Чечню, потому что знают – здесь всегда много строек, можно много заработать и не бывает проблем из-за документов, – рассказывает «менеджер» Майкл, сделавший себе своеобразную карьеру в неведомой подавляющему большинству жителей его страны Чечне.

Если межкультурные противоречия между чеченцами и вьетнамцами и возникают, то носят они незначительный характер.

– Нам все дают хлеб, а мы не есть хлеб, – жалуется 30-летний Тан на чеченские кулинарные предпочтения, после чего то ли в шутку, то ли всерьез добавляет: – Мяу-мяу давай!

А на вопрос о том, есть ли у него семья, он ответил по-восточному мудро: «Жена деньги забирать, сначала деньги заработать – потом жена».

Его коллега Нгуен приехал в Чечню, чтобы заработать деньги для открытия на родине своего дела.

– Здесь деньги, во Вьетнаме лодка, много рыбы, – рассказывает он, после чего издает звуки работающего двигателя и жестами дает понять, что речь идет о моторной лодке.

Тихие, спокойные, трудолюбивые

Всем известно, что Северный Кавказ страдает от безработицы, которая в Чечне составляет более 27%, а в Ингушетии и вовсе катастрофические 44,5%. Не менее широко известно и то, что чеченские строительные бригады работали по всему Советскому Союзу еще с 70-х годов прошлого века, а самих чеченцев часто называли «нацией строителей». Поэтому тот факт, что гости из Азии занимают рабочие места, которых и без того слишком мало, должен вызывать удивление у наблюдателей и недовольство у местных жителей. Но в отличие от европейских стран и других регионов России миграционная ситуация в ЧР не становится причиной межнациональных конфликтов, а гневных отповедей по поводу «понаехавших» почти не слышно.

Разумеется, без эксцессов не обходится. Например, летом несколько вьетнамцев были убиты своими же соплеменниками, не совладавшими с крепостью русской водки. Этот случай вызвал резкую реакцию Главы ЧР Рамзана Кадырова, после чего депортировали 6 человек. Чуть раньше появилась новость о том, что группа рабочих была жестоко избита неизвестными, иногда рассказывают о случаях воровства. Но все это единичные инциденты, не позволяющие говорить о каких-то тенденциях и закономерностях.

– С ними очень легко. Они тихие, спокойные, трудолюбивые, могут работать по 10-12 часов в день и работать очень качественно. Им не приходится отвлекаться на свадьбы и похороны, на всякие посторонние дела, как это всегда бывает у местных строителей. Но, конечно, главное преимущество азиатских рабочих в том, что они готовы трудиться за небольшие деньги, – говорит бизнесмен Ислам, в доме которого ремонт сделали вьетнамцы.

Действительно, именно низкая стоимость услуг заставляет людей делать выбор в пользу вьетнамцев. Судите сами: чеченская бригада возьмется за штукатурку стен только за 120-150 рублей за квадратный метр, строители из Узбекистана попросят 100 рублей, вьетнамцы же согласятся за 65-80 рублей. А поскольку каждый чеченец считает своим долгом построить дом (и, как правило, начинает строить его, причем неважно, есть ли у него деньги на это или нет), то «азиатское нашествие» воспринимается как отличный способ сэкономить.

– Мы можем получить больше 1 тыс. долларов в месяц. Таких денег никогда не заработаешь на родине, – подчеркивает Нгуен, приехавший из маленького городка Тяудок (это уже другой Нгуен – «Википедия» утверждает, что 40% вьетнамцев носят фамилию Нгуен).

Вьетнамские такси

Миграционные волны меняют рынок труда по всему миру. Сегодня сложно найти жителя крупного российского города, готового пойти в дворники или класть кирпич на очередной новостройке. Все понимают, что это низкооплачиваемые и непрестижные работы, что «этим занимаются только мигранты». В результате происходит быстрая переоценка ценностей. Все больше и больше чеченцев (особенно молодых) отказываются даже от идеи подзаработать на стройке. Не многие хотят заниматься тем же, что и приезжие из бедных, а то и нищих стран.

– Зачем вкалывать за гроши? Пусть этим занимаются вьетнамцы и другие. Я хочу работать на госслужбе. Сейчас никто не думает о работе строителя, среди студентов таких я никого не знаю. Туда идут только от безысходности. Все хотят быть силовиками или чиновниками – там можно очень хорошо зарабатывать, – поделился своим мнением студент 4 курса ЧГУ Сулиман.

С другой стороны, спрос рождает предложение. Есть огромный спрос на дешевую рабочую силу, поэтому местным строителям все тяжелее и тяжелее конкурировать с приезжими на внутреннем рынке труда. Некоторые умело используют присутствие иностранцев в собственных целях. Например, сдают им квартиры, в которых живут по 10-15 человек, снабжают их продуктами национальной кухни. А в Грозном и вовсе появились так называемые вьетнамские такси. Тамерлан – один из таких предприимчивых людей – занимается специфическим частным извозом уже полгода.

– Уж не знаю почему, может из-за страха, может из-за незнания города, но приезжие почти не ездят на городском транспорте. Каждый раз вызывать новое такси им трудно, поэтому они договариваются с конкретным человеком, который и занимается тем, что постоянно помогает им добираться до нужного места. Это удобно для них и выгодно для меня. Некоторые даже покупают машину специально для этой цели, – говорит Тамерлан.

Алихан Динаев №106, 1 ноября 2013г.

– Сколько вьетнамцев в Чечне? – такой вопрос я задавал каждому из иностранцев.

– О-о-о, не знаю, много! – отвечали одни.

– Очень много! – добавляли другие.

Его коллега Нгуен приехал в Чечню, чтобы заработать деньги для открытия на родине своего дела.

Тихие, спокойные, трудолюбивые

Многие возмущаются в комментариях к моим постам по поводу "белых колготок" так называемых наемных девушек-снайперов во время боевых действий в Чечне. Вот вам развернутый пост на эту тему.

Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок.И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое, это была война и жестокая.
Вот например:
"Тайфуновцы" спецназ, рассказали что в колодце во дворе штаба особо боевитые штабные полковники утопили снайпершу.
Я буду убивать тебя медленно, потому что люблю. Сначала прострелю тебе ногу, обещаю целиться в коленную чашечку. Потом руку. Потом яйца. Ты не бойся, я кандидат в мастера спорта. Я не промахнусь, - голос снайперши Маши звучал в радиоэфире четко, будто она лежала где-то совсем рядом, а не пряталась в сотнях метров отсюда.
Семнадцатилетняя биатлонистка, приехавшая в Чечню на

заработки из маленького уральского городка. Она должна была стрелять по своим. Впрочем, ей было все равно, в кого целиться. Просто на той стороне лучше платили. Тот контрактник, с которым она от скуки трепалась по рации каждую ночь, уже привык к язвительным ноткам в ее голосе. Как к свисту пуль из ее винтовки. Как к "грузу 200". Она не успела никого убить. И ничего не заработала. Наткнулась на растяжку, которую наши поставили в горах. А через день убили его. Выстрел в голову, пуля - 7,62. Снайпер.
"Белые колготки" — безжалостные призраки, бьющие точно в цель. Их ненавидят. Их боятся. На них охотятся. В лицо их знают только те, кто их убивает.
Пойманные живыми, эти женщины как величайшую милость воспринимают расстрел на месте, пулю в лоб, мгновенную смерть. После них не остается ничего, даже настоящего имени. Только легенды и проклятия.

Подлинная история Лолиты

Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом "засветился" во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного "куска" нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра. Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.

"Лишь бы ты была жива"

Конец 95-го. Кровавый набег банды Салмана Радуева на Кизляр и Первомайское. Две недели вся страна не отходила от телеэкранов, наблюдая за развитием драматических событий. Захват вертолетной площадки. Расстрелы людей. Стремительный "визит" в больницу, чуть не закончившийся повторением Буденновска. Торжественный отъезд в Первомайское в колонне автобусов вместе с захваченными заложниками. И, наконец, загадочное исчезновение из села, практически снесенного артиллерией с лица земли и окруженного российскими войсками тройным кольцом. Среди нескольких женщин, участвовавших в том знаменитом радуевском походе, была и Лена.
Этот факт стал известен лишь после ареста самого Салмана Радуева. В его архивах нашли интересный документ, в котором он просил главу Октябрьского района Грозного о выделении двухкомнатной квартиры для Елены П. "как активной участницы боевых действий в Кизляре и Первомайском". Квартиру она получила. Тогда же и познакомилась с Мусой Чараевым. "Волк" и "волчица" полюбили друг друга — и это в легенде про Лолиту было правдой.
— Шла война, — продолжает Лена. — Муса со своими ребятами прятался в горах, и в Ищерскую (крупная приграничная узловая станция, где иногда после ранений отлеживались боевики. — Е.М.) приезжал нечасто. По-чеченски я говорила очень хорошо. Свекровь меня сразу как-то приняла и даже полюбила — стала как мать. Она все время молилась. Глядя на нее, я тоже приняла мусульманство. А вскоре нас с Мусой поженил мулла.
Устроив свою личную жизнь, Лена наконец позвонила родителям в Константиновку. Мать, несколько лет не знавшая о ней вообще ничего, услышав ее голос, упала в обморок. "Лишь бы ты была жива", — сказала она и разрыдалась. После этого звонка она стала выпивать вместе с отцом. А через полгода, летом 96-го, вся семья отравилась грибами, купленными на базаре. Отца и брата врачи откачали. Маму Лена увидела уже в гробу. Как активная боевичка и жена полевого командира Лолита попала во все оперативные сводки. И ей тут же справили новые документы. "Чтобы меньше дергали",—поясняет Лена. По ним она и приезжала домой на похороны. После войны в боевой семье Чараевых родился сын. Муса по-прежнему не расставался с автоматом и своими бойцами, охраняя вверенный ему кусок нефтепровода. Лену устроили на солидную должность в таможню. "Растаможивала грузы, оформляла бумаги, отвозила деньги в Грозный. Ничего особенного", — явно скромничает Лена, ведь казну кому попало не доверят. Но Лену ценили не за это — она проверяла грузовые и пассажирские составы, выискивая в них "агентов ФСБ". Если человек казался ей подозрительным, его снимали с поезда и уводили в неизвестном направлении. "Волчица", — боялись ее мирные станичники. "Наша волчица! Повезло командиру", — одобряли бывшие боевики. В марте 99-го Мусу убили. Его нашли в собственной машине, недалеко от "трубы", с неизменным автоматом в руках и двумя десятками пуль в спине и шее. Он так и не узнал, что Лена снова беременна, — она хотела его на следующий день обрадовать.
Приказом №101 президента ЧРИ Масхадова Чараеву посмертно присвоили звание бригадного генерала и переименовали его родное село Северная Наурского района — то самое, где он так недолго пахал землю, — в Муса-юрт. Выходит, легенда снова не наврала.

Прибалтийки, украинки, белоруски, сибирячки, уралочки, ленинградки, москвички и, конечно же, сами чеченки—нет конца жутким рассказам о безжалостных снайпершах-наемницах, вот уже который год кочующих по окопам, госпиталям и газетным страницам. Правда, стоит заметить, что и сами боевики боятся каких-то фантастичных и страшно ненавидящих их женщин-осетинок, якобы воюющих на российской стороне. Самый устойчивый миф о "белых колготках", что большинство из них биатлонистки, причем из Прибалтики. Если собрать воедино все рассказы о белокурых красавицах, говорящих по-русски с приятным легким акцентом и стрелявших в наших солдат, то получится, что ни одной спортсменки, хоть когда-либо державшей в руках оружие, там уже давно не осталось — или уже убита, или еще воюет. Впрочем, в первую чеченскую войну наши правоохранительные органы все же попытались проверить одну леденящую душу историю о прибалтийской снайперше, сброшенной ранеными десантниками с вертолета с гранатой во влагалище Звали наемницу-биатлонистку Милита Транкаутене и прославилась она тем, что с особым цинизмом кастрировала меткими очередями молодых российских офицеров. Может, и падала какая-нибудь девица, потянувшись за сигаретой, из российской "вертушки", только трупа так и не нашли. Как не нашли в Прибалтийских республиках и никаких следов биатлонистки по фамилии Транкаутене… Само название "белые колготки" пошло от белого трико, облегающего бедра, в которых биатлонистки выступают на соревнованиях. До Чечни они мелькали практически во всех "горячих точках" бывшего Союза, от Приднестровья до Нагорного Карабаха. Впрочем, тогда истории о наемницах вызывали у военных лишь удивление. Да и самих снайперш можно было по пальцам пересчитать. Другое дело Чечня. Здесь — большая война и, соответственно, совсем другие деньги. В большинстве случаев чеченцы заключали с новенькой контракт на месяц. По словам пленных боевиков, до кризиса снайперам платили до 10 тысяч долларов. Иногда рассчитывались "поголовно" от 500 до 800 баксов "отстегивали" за убитого офицера и 200 — за солдата. Впрочем, такими гонорарами скорее заманивали новых наемниц, чем выплачивали их на самом деле — то доллары окажутся фальшивыми, то полевой командир посчитает, что дамочка слишком многого хочет и ее дешевле просто убить. Но все равно: за полгода в Чечне — если, конечно, не поймают федералы или не пришьют свои же боевики — можно было заработать на всю оставшуюся жизнь. "Фатима — 170 тысяч рублей, Оксана — 150 тысяч, Лена — 30 (за двух убитых разведчиков)" — этот "расчетный листок" нашли в кармане убитой снайперши неподалеку от села Бечик.

Это только в дешевых фильмах снайпер работает в одиночку. В худшем случае у него один помощник — и прикрытие обеспечит, и убитых подсчитает. В лучшем и наиболее распространенном в Чечне — "охотника, стреляющего из засады" (в переводе с английского. — Е.М.), прикрывают пара автоматчиков, пулеметчик, гранатометчики подносчик боеприпасов. Кстати, роль последнего члена такой мобильной группы вообще трудно переоценить — благодаря ему боевики могут "лупить" по два часа без перерыва. "Лучше недоесть, чем недоспать" и "стрелять нужно, как вальс танцевать: раз-два-три — и меняй позицию, сидеть на месте не рекомендуется" — "золотые правила" каждого снайпера, которые знают и на той, и на этой стороне. Прежде чем "засветиться", хороший "охотник" заранее готовит 5—8 позиций и только потом открывает огонь. "Найти и обезвредить" снайпера противника, связиста и старших офицеров — боевая задача не изменилась с середины XVIII века, когда в архивных документах появились первые упоминания о "застрельщиках". По числу ранений в голову и грудь военные медики окрестили нынешнюю войну в Чечне снайперской. Но начинается она только тогда, когда войска ведут позиционные бои. — Раньше снайперов искали среди профессиональных стрелков. Считалось, что меткая стрельба в такой работе — самое главное. Но в последнее время, особенно после Чечни, мы убедились, что крепкие нервы и умение хорошо прятаться все же важнее, — уверен полковник Александр Абин, автор книги "Тактика применения снайперов в городе", сразу же засекреченной ФСБ, преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Санкт-Петербургского университета МВД РФ. — Настоящий снайпер работает прежде всего головой — он знает и инженерное дело, и топографию, и медицину. Таких профессионалов немного, и они совершенствуются всю жизнь. Алексей, снайпер элитного питерского спецподразделения, — один из них. "Самый выдержанный и спокойный человек, никогда ни с кем не конфликтует", — говорят про него в отряде.
— Чтобы прицелиться, мне нужно 2—3 секунды, максимум 10, — рассказывает Алексей. — Я волнуюсь, только когда не вижу цель. Как только она перед глазами — мгновенно успокаиваюсь и нажимаю на курок. Хороший выстрел идет между ударами сердца, а у женщин сердечный ритм реже. Им легче, поэтому и стреляют они лучше. По большому счету биатлонисток нужно учить только тактике, техника уже отпадает. Спортсменки выносливы, а без этого в горах никуда. Да и вооружены они лучше. У них есть и снайперские винтовки СВ-94 калибра 12-миллиметров, и "винторезы", и те же наши СВДшки (снайперская винтовка Драгунова, "рабочая лошадка" российских снайперов. — Е.М.), только модернизированные. К тому же вся оптика у них антибликовая. Нам о таком вооружении пока остается только мечтать.

– Сколько вьетнамцев в Чечне? – такой вопрос я задавал каждому из иностранцев.

– О-о-о, не знаю, много! – отвечали одни.

– Очень много! – добавляли другие.

Его коллега Нгуен приехал в Чечню, чтобы заработать деньги для открытия на родине своего дела.

Тихие, спокойные, трудолюбивые

Читайте также: